— Ром, — я упёрлась ладонью ему в грудь. — Остановись. Пожалуйста.
Но он будто меня не услышал. Продолжал терзать губами кожу на ключицах, а ладони пробрались под платье.
— Слышишь? — я повторила твёрже, хотя голос дрожал. — Хватит. Я не хочу.
Мои слова снова прошли мимо, и тут у меня в горле забилась паника, потому что крепкое мужское тело вынудило меня опереться на локти, прижав к столу. Рома задрал подол платья и потянул вниз колготки.
— Прекрати, Рома! Остановись, я прошу.
В этот раз голос подвёл, потому что я ясно осознала, что он меня просто не слышит, закрылся в своей страсти, словно обезумел. У меня же хаос в мыслях и дрожь в пальцах. И новая попытка оттолкнуть, достучаться словами. Слезами.
Но всё впустую. Я поняла, что Должанов себя не контролирует, когда он стащил с меня трусы и раздвинул колени. Я перестала сопротивляться, перестала просить его остановиться и просто закрыла глаза.
Он не был жестоким, не причинял мне боль, если не считать дискомфорта от того, что Должанов был намного крупнее Сикорского, а других мужчин у меня и не было. Но с каждым толчком Роман ломал меня, мою гордость, моё достоинство. Он целовал, шептал мне что-то, в порыве страсти говорил, как сильно он этого хотел, какая я красивая и сексуальная. Будто не замечал, что мои ногти до крови впились в собственные бедра, а слёзы проложили солёные дорожки по вискам к волосам. Не слышал тишины из моих сомкнутых до боли губ.
Зачем, Рома? Что же ты наделал?
33
Рома сильнее сжал пальцами моё бедро, толкнулся глубоко и вдавил свои бёдра в мои, а потом с шумным выдохом кончил. А я продолжала смотреть в потолок, крепко сжав зубы, пока Должанов тяжело дышал мне в шею. Когда он наконец выскользнул и отошёл в сторону, застыл, опёршись обеими руками на стол, у меня сил хватило только чтобы свести ноги и поджать под себя, спрятав коленки под широким подолом, и перевернуться на бок. Тело одеревенело, порванная в клочья душа молчала. Даже не ныла, не саднила, просто молча истекала кровью. Закрыть бы глаза сейчас и так остаться. Вне времени и ощущений.
Но я смотрела. Наблюдала, как вздувшаяся у Должанова на шее вена пульсирует спокойнее, чем несколько секунд назад. Как блестит от пота кожа на груди, которую видно из расстёгнутого ворота рубашки. Роман поднял на меня глаза, и в его взгляде стало что-то происходить, появилось какое-то странное удивление, потом его сменил страх. Но мне было всё равно, мои эмоции улетучились, исчезли за толстенным калёным стеклом. Я их вроде бы видела, понимала, но не могла коснуться.