— Ты не рада, — все же замечает Велесов.
Какой прозорливый.
— Я привыкла сама распоряжаться собственным временем.
— Распоряжайся, — легко соглашается он. — Куда едем?
Я смотрю на Глеба, тот усиленно изображает глухонемого, только видное мне правое ухо подозрительно алеет.
— В торговый центр, — бурчу, откинувшись назад и скрестив руки.
— В какой?
— В большой. С фуд-кортом. Хочу какой-нибудь вредной гадости.
На самом деле не хочу. Но судя по заморочкам с утренней кашей и проигнорированной выпечке, сам Велесов ничего вреднее приготовленной на пару морковки не ест, вот пусть и помучается. Впрочем, я не настолько жестока, потому и не конкретный «Макдак» выбрала, а целый фуд-корт. В крайнем случае найдет себе салатик.
Он неожиданно смеется и велит Глебу отвезти нас в «Авиапарк». Логично. Раз я сказала «большой», значит надо выбрать самый большой. А я чувствую запоздалую тревогу. В груди что-то ворочается, жжется, требует выбрать любое другое место, но губы будто склеились и отказываются размыкаться. И я молчу, потому что понятия не имею, как объяснить это свое волнение.
Война полов ведется традиционным оружием.
(с) Станислав Ежи Лец
Суббота, так что долетаем мы без пробок, быстро. А вот в самом ТРЦ приходится продираться сквозь толпу ранних пташек, решивших, что уж с утра-то в магазинах точно никого не будет. И до фуд-корта мы топаем добрых полчаса. Есть соблазн поизображать из себя Красотку и протащить Велесова по ряду бутиков, и кажется, он чего-то подобного подспудно ждет, но, лишь представив себя в этой роли, я начинаю глупо хихикать. Не мое амплуа.
В итоге я заказываю бургер, колу и картошку-фри, не зная, как буду их в себя запихивать, а Велесов предсказуемо берет салат и внезапно молочный коктейль. Вот только почти не ест, разглядывая мою постную физиономию так внимательно, что я начинаю скучать по Глебу. Тот поглощает капиталистические вредности в нескольких столах от нас.
— Вроде все просто, но не сходится, — задумчиво тянет Велесов, пока я лениво жую.
— Что не сходится?
Он игнорирует вопрос, молчит, качает головой.
— Ты фанатка?
Я фыркаю:
— Ты ж не кей-поп-звезда, чтоб вокруг тебя фанатки прыгали.
— Ты удивишься, — вскидывает он бровь и улыбается. Широко, открыто.
«Не удивлюсь», — понимаю я. У засранца даже ямочки на щеках имеются. И выглядит он опять как миллионер с обложки — по дороге сюда на него каждая первая глазела, даже дамочка, обвешанная детьми как елка игрушками, чуть шею не свернула. Я сама лет в восемнадцать побежала бы за таким, роняя тапки, помани только пальцем. Тогда я как раз мечтала о миллионере с белоснежной яхтой и загородным домом, где без конца проводят вечеринки. Но годы лечат любое безумие, и сейчас я мечтаю скорее о егере-мизантропе с избушкой в лесу, ружьем и большой лохматой собакой.