— Не ответишь?
— А, — отмираю и принимаю вызов, — конечно.
— Да, пап.
— Доча, а что у вас там происходит?
По лицу Ярослава понимаю, что он прекрасно слышит вопрос отца.
— В каком смысле, пап?
— Что это за статейки про вас и вашу жизнь? Что ещё за изнасилование. Уль, — папа понижает голос до шепота, и я напрягаю слух, — Ярослав тебя изнасиловал?
И столько ужаса в папином вопросе, что мне стало дурно. Гаврилов переплетает наши пальцы в знак поддержки.
— Пап, это клевета на Ярослава. Никто меня не насиловал. Это все Игорь, как-то раздобыл наши фотографии…
Не успеваю договорить, как папа взрывается в праведном гневе.
— Игорь? Этот стручок недоделанный? Какого хрена?
— Ну вот так. Узнал, что я с Ярославом, и вот так решил денег с нас поиметь.
Щеки обдает жаром от смущения. Получается, папа и фотографию видел в той газете.
— Ну а Ярослав что? Ему что-то за это было?
— Нет, пап. Он успел опровержение сделать. Все хорошо, не переживайте.
— Ты мне не врешь, донь?
Делаю глубокий вдох и беспомощно смотрю на Гаврилова. Но он только пожимает плечом, мол, а я при чем?
— Пап, ну ты же сам видел наши с Ярославом взаимоотношения. Думаешь, я смогла бы так общаться с человеком, который меня изнасиловал?
Одно слово отдает горечью во рту. Сглатываю горькую слюну и снова вслушиваюсь в голос родителя.
— Аргумент, конечно. Да и Гаврилов твой не похож на насильника. Хотя…
— Па, — рявкаю я, — выкинь дурь из головы. Это все клевета. Все, маме привет. Люблю вас.
Пока папа не начинает строить новые догадки, сбрасываю звонок.
— На чем мы остановились?
— На Игоре, солнце.
Руслан продолжает рассказывать историю.
— Ну и все. Потом дело техники. Вычислили по сигналу мобильного, нежданно нагрянули и допросили.
— Сейчас он где?
— Что, хочешь ещё сам с ним поговорить?
Ярослав отмахивается.
— Да нахрен он мне нужен, если ты все узнал. Я и думал, что мы не всю компашку Марата поймали, просто не ожидал, что так все всплывет. Просто убеди меня, что он в надежном месте, Рус.
— Ну, примерно в таком же, где и Марат.
Гаврилов выдыхает и отпускает Руслана. Мы остаемся наедине, и я решаюсь на вопрос:
— Почему ты так ему веришь, Яр?
Бровь мужчины вопросительно выгибается, а мне тут же хочется разгладить морщинки на его лбу.
— Потому что он надежный. Он спас мне жизнь, Уль.
— Расскажи.
Слышу его глубокий вдох и уже даже думаю, что он ничего не расскажет.
— Я тогда пришел в мир большой политики. Не знал толком ничего и думал, что неприкасаем. Активно взялся за разработку новых поправок в законы. На благо людей, — с его губ срывается горький смешок, — к сожалению для меня, там не действовало правило «один в поле воин». От меня быстро захотели избавиться. Я шел на очередное заседание заксобрания, когда в арке на меня с ножом напали. А тут Рус возвращался с вызова. Он тогда обычным следаком был. Ну и он их быстро скрутил. Все выяснил и даже вышел на заказчиков. С того момента мы и общаемся. Я его долго звал к себе, он не соглашался. Потом семью потерял. Какой-то утырок сбил его жену и дочь на перекрестке. Он долго бился за справедливость, а я помогал как мог. Потом Рус с горя забухал, а я просто давал ему время прожить эту трагедию. Держал руку на пульсе. Ждал, пока он сам придет. Пришел через четыре месяца и попросился ко мне. А у меня как раз тогда чуйка с подставой, я попросил помощи у него, чтобы никто из моего окружения не заподозрил ничего. Похищение. Ну и Рус все это время меня пас, только вот из виду потерял.