– Ну, всё равно, – продолжал упорствовать Жуга. – Не ясно, чего он хочет, этот принц и что собирается делать, если правда вскроется. И потом, непонятно – он только прикидывался чокнутым или на самом деле тронулся умом?
– Гм… – озадачился Вильям. – Неужели так уж непонятно?
– Я например не понял.
– Я тоже, – поддакнул ему Хансен. – Но сама идея мне нравится. Да и написано хорошо. Особенно то место, где он прыгает в могилу – аж мурашки по спине!
– А я так думаю, что это чересчур, – объявил Яльмар. – По мне так вовсе незачем в могилу прыгать. Да и принц у тебя слюнтяй какой-то получился – ходит, ходит, болтает невесть что: «Прошу прощенья…», «Извините, я вас перебью…». Это в Дании-то! Ха! Хорошо, хоть под конец за шпагу взялся, да и то не с того конца.
– Ну, это, Яльмар, ты того, – вслух усомнился травник, – загнул. Какой же он слюнтяй? Они же при дворе, так что ж им, топором перед королём махать?
– А почему бы нет? Видел бы ты его, когда он прыгнул ко мне на кнорр – растрёпанный, с мечом, дикий как кладбищенская крыса… Вот это принц, вот это я понимаю, сын коннунга! А это – так, слюнтяй.
– Не слюнтяй.
– А я говорю: слюнтяй!
– Нет, не слюнтяй! Так и скажи, что ты просто ничего не понял.
– Сам дурак!
– Перестаньте ссориться, – примирительно сказал Хансен. – Любые размышленья к месту. Он же мечется, а если чего и боится, то только – покарать невиновного. Я бы тоже размышлял, приключись со мной такое. Только, Вильям, мысли у него какие-то пустые, словоблудие одно. Он всё думает – убивать или не убивать, а сам уже давно решил убить. Ему бы о большом подумать, о вечном, чтобы этакое что-нибудь…
Тил промолчал. Вильям неловко кашлянул в кулак, чтоб скрыть смущение, свернул пергамент в трубку и засунул в сумку. Яльмар зевнул, встал и направился на корму проверить, как там Гальберт – после инцидента с банкой Гудвина он уже не доверял никому. Хельг подхватил овчину и тоже перебрался поближе к мачте, где лёг и вскоре захрапел. Бранд некоторое время сидел рядом, потом ушёл на нос, где Магнус, сжав в руках багор, высматривал льдины.
– Что, неужели так плохо? – спросил Вильям у оставшихся троих.
– Не бери в голову, – отмахнулся Жуга. – Ну что мы понимаем в этот твоём театре? Сам разбирайся, не смотри на других. Главное – пиши побольше, у тебя хорошо получается. А что забудешь, так потом наверстаешь. А если править без конца, так никогда не закончишь.
– Да, да… Ты прав, ты прав… – проговорил Вильям, кивая головой. – Это звучит разумно. Пожалуй, я так и сделаю.
Он перебрался на своё излюбленное место – ближе к мачте, оседлал скамейку, вытащил свинцовый карандаш и исписанные вдоль и поперёк листы черновиков и с головой ушёл в работу, изредка прерываясь чтоб согреть за пазухой озябшие ладони. Жуге вдруг вспомнилось, что перед тем, как зачитать своё творение, бард почти неделю трудился, урывая час-другой от отдыха и сна. Писательской энергии Вильяма можно было позавидовать, тем более, что дни, когда кнорр не качало, можно было сосчитать по пальцам на одной руке.