Теперь она смотрит открыто. Ещё не верит, что в безопасности, но уже и не трясётся как осиновый лист.
И тут это происходит. Я ловлю её запах. Нежный, чуть сладковатый, одуряюще приятный. Шумно сглатываю, пытаясь заполнить образовавшуюся паузу.
Так не пойдёт. Нельзя. Нельзя-нельзя-нельзя! Нельзя хотеть ненавистную сводную сестру. Долбанную бестолковую дурочку из Мухосранска. И почему мозг управляет всеми органами, кроме члена?
А она молчит. Только смотрит и дышит глубоко. Нет, дорогая, Ермолай прав — я тебя пережую и выплюну. Сломаю. Я слышал, когда он тебе втирал это, потому что ты, умница, набрала повтором мой номер за спиной.
— Надень что-нибудь подлиннее — скоро родители приедут, — отпускаю её из плена моих рук. — И вообще, — бросаю невзначай, когда она уже почти улизнула из кухни, — лучше не носи эти шорты по дому.
Я возвращаюсь по подъезду и чувствую, как болят щёки от бесконечных улыбок и смеха. Я, Алёнка, её Эльф и Сашка Терентьев — вот наша сегодняшняя компания. И мне так весело не было уже давно. Рукавицы промокли насквозь, хоть выжимай — результат игры в снежки. Да что там рукавицы! У меня за воротником целая тонна снега, а штаны промокли до трусиков. Это же надо — в десять вечера четверо великовозрастных детишек с дикими визгами с горки катаются!
Аня поехать со мной не смогла, сказала, что с младшими некому сидеть, а у матери с отцом график скользящий на заводе, и общегосударственных праздничных и выходных нет. Я же уехала в последний день занятий, водитель Виктора прямо из школы отвёз меня на вокзал. Это произошло через четыре дня после той злосчастной пятницы, когда я согласилась с Шевцовым и Ермолаевым поехать в клуб. В эти четыре дня с Шевцовым мы почти не пересекались, к тому же рядом постоянно была мама. Она немного приболела, и Виктор запретил ей появляться на работе.
Я открываю своим ключом дверь и захожу в квартиру. Слышу, как на кухне тётя с кем-то разговаривает. А отвечает ей мужской голос. Интересно, я никогда у нас в гостях не видела ни одного мужчину, если не считать дядю Ваню из соседнего подъезда. Но тот приходил лишь тогда, когда его жена Елена слишком долго засиживалась за чашкой чая у тёти Сони. И это басил уж точно не дядя Ваня.
— Сонечка, ты точно не сможешь ничего поделать?
Сонечка?! Это уже интересно.
— Коль, до десятого января я не могу. Может, в другой раз слетаем?
— Женщина, ты разбиваешь мне сердце.
А потом тихое воркование. И мой ступор. Моя тётя Соня и мужчина? Необычно, непривычно и… ну наконец-то! Стоп. Что? Она не может полететь с этим Николаем до десятого января? Как раз, когда у меня билеты обратно. Вот почему она отказалась. Но так не годится. Тётя и так всю молодость отдала мне и маме, не оставила нас в угоду своих интересов. Может, у неё сложились бы отношения, не будь дома маленькой девочки. Но в этот раз я не позволю ей проворонить своё счастье.