В такой редакции этот абзац не вступает в противоречие с политическими привязанностями и религиозной принадлежностью Иосифа Флавия, и не остается никаких доводов для того, чтобы считать его подложным.
Так вошла в мир эта удивительная находка, распутавшая многосложный клубок оценок, мнений, гипотез, накопившихся за столетия существования проблемы. Вероятно, текст, который мы находим у Агапия, — это перевод с перевода. Агапий держал в руках не непосредственно начальную, не дошедшую до нас греческую редакцию флавианского текста, а один из его переводов (например, сирийский, как полагает Ш. Пинес) и уже с него сделал свой.
Такая многоступенчатость, наверное, как это часто бывает при переводах, сместила строй слов, но не содержание. Оно так и осталось нехристианизированным. А то обстоятельство, что этот арабский текст дошел до нас через Агапия, создает ему дополнительное «алиби»: христианский епископ не стал бы, конечно, искажать текст в ущерб христианским постулатам, и, следовательно, таким он был изначально.
Итак, и этот литературный источник, оказавшийся для историков христианства трудным и крепким орешком, показал себя орешком тоже не пустым. Как это теперь, в свете упомянутого открытия, определилось, Иосиф Флавий, ближайший современник зарождавшегося христианства, был осведомлен об этом движении и писал о нем.
* * *
Мы уже упоминали о тезисе мифологической школы относительно «молчания века». В этой формуле заключалось утверждение, что век, к которому христианская традиция относит появление этой религии, ничего об этом не слышал и не знал. Литература того времени будто бы молчит о христианстве. При этом свидетельства нехристианских писателей — Тацита, Светония, Плиния и Иосифа Флавия — отбрасывались как интерполяции, а большая группа христианских произведений — как безоговорочно не заслуживающая доверия, поскольку их писали сами приверженцы этой религии.
Со ссылкой на тезис о «молчании века» строились различные гипотезы. Например, утверждение, что христианство и его литература возникли не в I веке н. э., как свидетельствует традиция, а на столетие позже; что эта религия зародилась — не в Палестине, а в Александрии Египетской и Риме; что евангельские сказания не мифологизированные отображения историко — социальных ситуаций и психологического настроя определенных сообществ, а являются своего рода «калькой «звездного неба», то есть порождены видом и положением на небосклоне светил и звезд в разное время года, что персонажи Нового завета сплошь вымышлены. Получалось, что у истоков христианства вообще нет никаких исторически фиксируемых личностей и никаких реальных событий.