Питер обрадовался, и ему захотелось, чтобы няня увидела его. Теперь он лизал где хотел, без подсказок, сам вылизал левую лапу, вызвав восхищение наставницы, которая, однако, сообщила, что и это еще не все: он не умеет мыть затылок, уши и морду.
Питер с готовностью высунул язык, но ничего не получилось, и он жалобно проговорил:
— Вот оно, самое трудное…
— Нет. Это самое легкое, — улыбнулась Дженни. — Смочи переднюю лапу… (он смочил) и мой, где хочешь.
И Питер вымыл дочиста сперва уши, потом щеки, потом затылок, потом усы и подусники и, наконец, маленький треугольник под самым подбородком.
В последних лучах солнца он видел, как сверкает его белейший мех, который стал пушистым и нежным, словно шелк, но глаза у него слиплись, и будто издалека доносился ласковый голос Дженни:
— Теперь мы оба поспим, а потом я расскажу тебе о себе.
Глава 6. ДЖЕННИ РАССКАЗЫВАЕТ О СЕБЕ
— Как я уже говорила, — сказала она, проснувшись, — зовут меня Дженни и во мне, прибавлю, есть шотландская кровь. И моя мать и я сама родом из Глазго. Собственно, род наш восходит к Африке. Предки мои попали в Испанию и служили на кораблях Великой Армады. Один из них приплыл на доске к шотландскому берегу. Фамилия наша — Макмурр.
— Я читал, как адмирал Дрейк победил Армаду, — вставил Питер, — и буря разбросала галеоны, но про кошек там не было…
— Однако — служили и кошки на этих галеонах, — сказала Дженни. — Строго говоря, что нам Испания! Мы жнли задолго до того в Египте. Ты заметил, какая у меня маленькая голова? Египетская порода. Конечно, и лапки…
Дженни легла на бок и протянула Питеру все четыре лапы.
И подушечки и вся внутренняя сторона оказались черными. У Питера они были розовые.
— Когда знаешь, кто твои предки, — продолжала Дженни, — все же как-то легче. Из Глазго в Лондон нас привезли в корзине, и маму, и сестер, и меня. Мама очень хорошо учила нас, воспитывала, и меня забрали в одну семью к одной девочке. Три года я не знала горя.
— Девочка была хорошая? — спросил Питер.
Дженни ответила не сразу и, уже не стесняясь, смахнула лапкой слезу.
— Лучше некуда, — отвечала она. — Звали ее Элизабет, Бетси. Когда она возвращалась из школы, я прыгала к ней на руки, она меня обнимала, а я терлась о ее щеку, и мы долго ходили вместе, словно у нее на шее — меховое боа.
Именно об этом мечтал Питер и вздохнул. Вздохнула и Дженни.
— На рождество и на Новый год, — продолжала она, — мне разрешали залезать в коробки. На мой день рождения Бетси звала гостей, и мне дарили подарки. Все меня любили, и я их любила, я даже понимала кое-что по-человечьи, хотя язык этот и труден и неблагозвучен. И вот однажды, два года тому назад, я заметила, что все чем-то заняты. Вскоре я поняла, что мы переезжаем. Только не знала, в другой дом или за город, на дачу.