— Я обещаю — он пожалеет, — прошептала Вира перед тем как покинуть комнату Марлен. — Пусть не так, как многие себе представляют, но он будет проклинать каждый свой поступок. Уже проклинает, лисичка, поверь моему слову.
Почему-то Марлен, несмотря на доводы рассудка, сразу же поверила ящеррице.
— Спасибо.
Соблазнение. Ярость.
Марлен не страдала глупостью — понимала, что Вира так или иначе причастна к её возвращению «домой». Марлен подумала об этом, и поразилась, почему она, даже попав в такую передрягу, по-прежнему глубоко в душе доверяет Вире? Как этот ящеррице удалось так глубоко засесть в её сердце?
— Я могу остаться одна? — спросила Марлен у Догана, пока её взгляд блуждал по комнате. Их общей спальне.
— Можешь… я до вечера буду занят, комната в твоем распоряжении.
— А вечером ты, значит, вернешься?
— Увы для тебя, к счастью для меня — вернусь.
— И что будет дальше?
Марлен аж застыла от неожиданности, потому что ящерр, её жестокий злобный корыстный ящерр… как-то по-мальчишески задорно усмехнулся.
— Я буду тебя соблазнять.
У Марлен аж кулаки сжались от ярости. Та-Расс, проклятые правила гонщиц, Штольня, где ночами между ученицами шли бои на выживание. Только попав туда в возрасте одиннадцати лет, в первые дни Марлен засыпать боялась ночью, плакала, мать звала. Никто не приходил, никто не спасал. А со временем и слезы высохли — смирилась лисичка с одиночеством, с жестокостью воспитательниц, которые за слезы били указками по рукам — любовниц будущих ящеррам так воспитывали. Мрази, настоящие мрази!
— Уходи, Доган.
— Марлен, послушай меня…
— Я могу вас вечером послушать, уважаемый судья? Мне нужно привести себя в порядок. Так что, уйдете? Или мне уже сейчас раздеваться?
Он ушел, молча. Может, почувствовал, что не время спорить. А может, спорить не хотел, знал ведь, что никуда его лиса от него не денется.
Марлен же, понукаемая какими-то темными злыми силами, переоделась, умылась, перебила все хрупкие вещи, что нашлись в комнате, а к вечеру в ней бес вселился, не иначе.
Лисица принялась ждать ящерра на кровати… в развратной, очень развратной ночной рубашке, что нашлась в гардеробной. Её черти плясали танго и возводили чувство злорадства в статус божества. Хочешь себе любовницу — будет тебе любовница, ящерр!
За все то, что он с ней делал! Вот так просто, захотел — и вернул! Захотел — и пригрозил! Снова разрушил её жизнь! И смеет говорить, что изменился, когда его поступки говорят об обратном.
Доган вернулся ближе к полуночи.
Она видела его глаза, когда он её заметил на кровати. И довольно ухмыльнулась. Злорадство, ненависть, ярость — все смешалось. Марлен хотелось крови! Ей хотелось крови Догана Рагарры!