В его глазах был голод девятилетней выдержки. Он застыл, и Марлен впервые узнала, каким может быть судья, когда он… растерян.
— Марлен… — прозвучало жалобное. — Я же пытаюсь…
— Что ты пытаешься? Стать тем, кем ты должен был быть девять лет назад? — Она засмеялась. — Зачем, вот она я, лежу на твоей кровати, делай со мной, что твоей черствой душеньке угодно.
— Марлен…
— Что, Марлен, — она подползла к краю кровати, и поднялась на ноги. — Подойди.
Приказала. Не попросила — приказала. Здравый смысл требовал уступить, прогнуться, но некое темное разъярённое существо, о существовании которого Марлен и не подозревала, шептало изнутри: иди дальше, не уступай ему ни в чем.
И он подошел. Потому что Марлен — приказала. Разъярённое существо правильно шептало.
Лисица, стоя на кровати, возвышалась над ним. Смотрела на него презрительно, ненавидя, мысленно отвешивая самые ранящие проклятия.
— Чего ты ждешь, Доган?! Чего?!
Он молчал. Его жадный взгляд блуждал по её стройному телу в черной шелковой рубашке. Но дальше взгляда дело не шло.
— Чего ты ждешь, Доган!? Ну же, насилуй меня, унижай, как раньше. Помнишь, как ты это любил. Как заставлял ту юною невинную девочку перед тобою стелиться. Унижал её лишь за то, что сам же выбрал. Чего ты ждешь?!
Ей хотелось, так сильно хотелось, чтобы он так и поступил, чтобы оправдал её ожидания! Чтобы был таким, как раньше?! Зачем ей это было нужно, Марлен и сама не знала. Но как же сильно она хотела увидеть, как он повалит её на постель, как задерет, порвет рубашку. Утром она снова сможет его ненавидеть… как раньше. Так будет проще, привычнее, ведь всё новое… оно пугает.
— Марлен, — прошептал Доган.
Почему-то этот его приглушенный шепот внезапно вынудил её обратить внимание на то, что в комнате царит полумрак, что у Догана усталый вид и — как не к месту она обратила на это внимание — широкие плечи. И что виднеется пятнышко на темно-синей ткани на груди. Интересно, что это за пятно, чем поставил?
— Марлен, как же много тебе пришлось от меня натерпеться…
Его голос прозвучал мягко, будто ножом по подтопленному маслу. Марлен заглянула ему в глаза… там была одна только нежность и сожаление. Эта нежность обезоружила.
Женщина могло чего угодно ожидать, но не этого спокойного понимания в его глазах. Ноги подкосились, она бы упала, но Доган подхватил. Марлен устало прикрыла глаза и, отказавшись от помощи Догана, присела на кровать.
— Зачем ты продолжаешь меня мучить, Доган?
Она прошелся рукой по её плечу — и до кончиков пальцев.
— Ты не знаешь, что происходило все эти девять лет, — ответил он. — Ты не знаешь, через что Вирослава заставила меня пройти.