Доган теперь уже более внимательно присмотрелся к человеку без сознания. Понял, что тот — не случайная жертва лисьей агрессии, а нечто намного большее.
Крупная шея, ярко выраженный серебристый цвет кожи, впалые глаза, массивный.
— Приглянулась я ему, видимо, — хмыкнула лисица. — Проверки были каждый месяц, но… у нас же были браслеты, и далеко не все анализы нужно было брать ежемесячно. Но нет же… этот меня постоянно убеждал в том, что не верит результатам, транслируемым из браслета. Ну, как убеждал, ставил перед фактом. Видишь вон то кресло, — она указала на гинекологическое кресло в углу. — Он садил меня в него, укладывал мои ноги на подставки, и становился меж бедер. А затем… Он никогда не надевал перчатки, голыми руками прикасался ко мне, гладил, трогал.
Она смотрела на шкафчики, эта сильная беззащитная лисица.
Доган таки присел на кушетку, рядом с лисицей, но тоже на неё не смотрел. Так им было легче — не смотреть друг на друга. Он кожей чувствовал каждое её воспоминание, её тело вздрагивало в такт неприятным отрывкам из прошлого.
— Я была невинна, и это его останавливало. Но… слово невинность — оно очень переоценено. Нельзя быть невинной, хоть раз побывав в руках… этой мрази. Понимаешь, Доган, нельзя. Невинность — она в душе, а не меж ног. Я перестала быть невинной, когда впервые попала в Штольню, и меня наказали за просьбу позволить увидеться с мамой, сами же ученицы избили. Откуда же мне было знать, что иметь маму — это очень большая редкость, у многих её не было, и я своими просьбами злила этих сирот. Так злила, что они решили меня… привезти в чувство, избив.
Она обернулась к нему. В глаза — безумие.
— Я жила в твоем городе, по твоим правилам, но ты даже не догадывался, в какой ад всех нас поместил и какие непомерные права дал людям, работающим в этом центре. Все они, ящерры или земные, работники центра, нас ненавидели. Мы были известны, мы вызывали восхищение у всех жителей города. Нас знали в лицо, нам дарили дорогие подарки и приглашали на самые закрытые вечеринки. Но здесь, в стенах ОГЕЙ-Центра, мы были никем. Нас оскорбляли, нас унижали.
— Марлен…
— Оскорбляли не напрямую, но любой мог, например, на неделю вычеркнуть из рациона гонщицы мясо. Официальная причина — железа в организме слишком много, как пример, хотя на самом деле этому придурку могло показаться, что эта гонщица мало ему улыбалась, мало лебезила, или еще что-то сделала «не так». Мы об этом знали, а потому старались быть предельно вежливыми со всеми работниками ЙЕГО-Центра, проглатывали самые обидные оскорбления.