Рывок — он схватил её за талию и повалил на постель.
Под шалью была шелковая рубашка — тонкая и ничего не прикрывающая.
Он заглянул ей в глаза, и увидел в них отражение собственного безумства.
Из её глаз полились слезы. Она старалась не разрывать зрительный контакт, но глаза увлажнялись, и лисица начала чаще моргать.
Он с какой-то тоской в душе подумал, что её страх ему неприятен. Хотелось, чтобы усмехнулась, расслабилась в его руках.
Как же, после всего, что он делал и собирался сделать в будущем?
Собирался ли?
знал, как избавить её от страха. Прикрыв глаза, он пустил к лисице тонкие нити собственного влияния. Энергия, столь долго удерживаемая на привязи, рванулась к девушке, обволакивая её своими требовательными руками.
Несколько мгновений спустя девочка выдохнула. Организм пытался бороться с влечением, но организм земных — слабый. И вот уже её стеклянные глаза смотрели с обожанием, а руки опустились на его плечи.
У Догана в постели находилась совершенная, необходимая ему как воздух кукла. А лисица затаилась где-то в недрах этого тела, ждала, когда ящерриный яд выветрится.
— Вот так-то, маленькая.
Доган избавил девушку от рубашки, стянул тонкие лямки с плеч — к самим ногам. И с какой-то горечью, поцелуями подбираясь к внутренней стороне бедра, подумал, что лисица (та самая, что спряталась) реагировала бы на его прикосновения совершенно иначе.
У Догана в руках была совершенная, необходимая ему как воздух кукла.
Просьба
Его скотское к ней отношение вызывало недоумение у всего города. С одной стороны — он её выбрал, а с другой — так ли она ему дорога, если ходит в синяках, и на Млечную Арену попадает чаще других. Гонщицы уважали Млечную Арену, но в большинстве случаев попадать туда чаще нужного не стремились.
У неё за спиной шептались и, не имея возможности поговорить с подругами, получить их поддержку — запрещено! — лисица впадала во все более глубокую депрессию.
Он вызывал её к себе регулярно. Марлен казалось, что с каждым днем его сумасшествие растет в геометрической прогрессии. Он её ненавидел, она знала это настолько четко, насколько знала, что небо — синее, а птицы умеют летать.
У неё в комнате всегда были цветы, свежие, дурно пахнущие. Марлен не спрашивала, кто отдал подобный приказ эти самые цветы туда приносить — ей было все равно. Но у Джин цветов не было.
Марлен ни о чем, ни у кого, ни за кого не просила, и обходилась тем, что давали. Догану иногда казалось, что если он ограничит её одним куском хлеба в день — и тогда не услышит жалоб.
Поэтому, когда Марлен впервые обратилась к нему с просьбой — судья был удивлен.