39. Оливия, в последний раз
Лагерь на берегу Райны.
Сейчас Сигваль вылезет из постели, уедет… А потом — кто знает, как обернется.
Может случиться, что она его больше никогда не увидит.
Может случиться, что она не захочет его больше видеть.
То, что он собирается сделать… слезы Оливии его не остановят. Есть грань, когда интересы одного человека теряют всякое значение. Сигвалю нужно добиться своего, во что бы то ни стало, получить земли, компенсацию и, в итоге, власть. Как бы пафосно это ни звучало, но он действует в интересах Остайна. А сохранит или потеряет при этом любовь Оливии — уже ничего не значит. Личное счастье ничего не значит. Только долг и справедливость… то, как Сигваль видит это.
Оливия не станет плакать и просить его о милосердии. Это будут не честно.
Простила ли она его за то, как он поступил с Каролине? Скорее, приняла, как данность. Сочувствует ли она сестре? Нет. Каролине желала ей смерти и даже пыталась отравить. Если Сигваль убьет Каролине, это будет справедливо. Убей, или убьют тебя.
Но есть что-то большее, с чем не выходит смириться. Не дает покоя…
Он тихо лежит, обняв ее, уткнувшись ей в плечо. Тихо-тихо.
Они так и не спали этой ночью. Оба.
Они тихо лежали, разговаривая о чем-то совсем незначительном, далеком, всяких пустяках. Или просто молча. Прижавшись, согревая друг друга. Сигваль лишь осторожно целует ее… Тот самый Сигваль, не спать с которым Оливия привыкла по совсем другой причине. Попробуй, усни с ним! И на утро все тело болит… А тут — только, прижавшись, лежит рядом, гладит ее осторожно, кончиками пальцев… обвив ногами ее ноги…
Страшно.
Словно она уже отказалась от него, но еще не успела это сказать, и есть только мгновение до приговора…
Он обнимает.
Осень. Пока снова добрались до Райны — настала осень. Словно целая жизнь прошла. Ночи холодные. Вчера шел дождь. Но рядом с Сигвалем, под одеялом — тепло, и невозможно представить, что сейчас придется отпустить его в эту осеннюю сырость. Остаться одной. Солнце встало, видно, как свет пробивает сквозь полог походного шатра, где-то уже слышны голоса, утренние звуки просыпающегося лагеря.
Сейчас он уйдет.
Вдалеке гудит труба, поднимая солдат. Всего лишь утренние построения.
Сигваль вдыхает глубоко, задерживает дыхание, собираясь с силами.