Вот только она — заложница этих слов.
«Он не посмеет тронуть тебя! Не посмеет, поняла! Он мальчишка! Трус!» Зато отец посмеет нарушить договор и наплевать на нее. Когда войска ушли и никто не держит тебя за яйца — уже не так страшно.
И Сигвалю придется решать.
«Я не король, Оливия. И пока не все решения принимаю я. Могу сказать только, что не позволю забрать у меня жену…»
Становится страшно. И за себя, и, вдруг, за него тоже.
Вон он, едет чуть впереди, отстраненно и хмуро. Ему тяжело. Он устал. Он почти не спал сегодня ночью, да и без того…
— Сигваль… — она подъезжает чуть ближе, толком не зная, с чего начать. Но так хочется… поддержать его, наверно.
Он оборачивается, смотрит на нее.
Она кусает губы. Поддержать… сказать что-то хорошее? Даже обнять. Она почти уже тянет руку, чтобы дотронуться до его руки.
И тут что-то дергается в его лице. Он вздрагивает, словно от пощечины. Крылья носа раздуваются.
— Не лезь, — тихо и страшно говорит он. Так страшно, что сжимается сердце. Резко, зло.
Кажется, еще немного, еще одно слово, и он обматерит ее, и хорошо, если не ударит.
Что она сделала? Что произошло?
Оливия пытается понять.
Что?
Жалость. Он испугался жалости, мелькнувшей в ее глазах.
— Оливия… — Юн уводит ее в сторону. — Не трогайте его, он сейчас отойдет. А если не отойдет, то мы его вечером напоим в трактире. Ничего. И не обижайтесь, он не со зла.
Она не обижается, просто не может понять.
— Мне не стоило…
Сделала что-то не так?
— Даже не думайте, вы ничего не сделали и ничего не сказали такого, — говорит Юн. — Все хорошо. Дело в нем самом, это больная тема.
Оливия кивает.
Дело в нем.
Сигваль едет впереди, чуть ссутулившись, весь в своих мыслях.
А ведь сегодня утром она точно так же сама оттолкнула его. Не так резко, но так же испугалась его нежности. Испугалась, когда он взял ее за руку. Не знала, как быть, не смогла принять. И сейчас — он. Нет, он не специально, конечно, не из мести. Но… Точно так же.
Если бы тогда она бы обняла его в ответ, он бы не шарахался. Или нет?
Обняла бы, да. Он почти ее муж. Они спали в одной постели, она во сне прижималась к его плечу, у нее даже след от его рубашки на щеке остался.
Он далеко не ангел, не праведник, совсем не хороший мальчик, но больше у нее нет никого.
— Я не понимаю, как мне быть, — говорит Оливия, даже не Юну, а, скорее, сама себе. — Не понимаю, как вести себя.
Юн пожимает плечами, ухмыляется
— Да кто же знает, как правильно? — говорит он. — Просто будьте честной, ваше высочество. С ним и, в первую очередь, самими с собой. Не бойтесь его, не бойтесь говорить то, что думаете. Сиг всегда это ценит. И если захотите обнять его — тоже не бойтесь.