— Я… я не…
Она краснеет.
— Да ладно, — Юн ухмыляется шире. — Я вижу, как вы на него смотрите. Что в этом такого? И я вижу, как он смотрит на вас. Поверьте мне, я знаю Сигваля много лет, и вы чем-то крепко зацепила его, это не игра.
Краснеет… все это как-то не так.
Если уж быть честной…
— Я попыталась… не обнять, но… — Оливия кусает губы, это все сложно.
— Вы просто забыли сказать ему, что он ведет себя, как упрямый баран, — Юн смеется… но потом вздыхает. — Не переживайте, все наладится.
Говорить прямо — не просто.
— А как давно вы его знаете?
— О-оо, — говорит Юн. — Мне было восемь, когда отец привез меня в Таллев. Сигу шесть. Он был чем-то похож на Бранда, своего брата, вы увидите, такой же балбес с шилом в заднице. Только Сиг, конечно, всегда был покрепче, да… И всегда делал вид, что ничего не боится.
— Только делал вид?
— Да, мастерски делал вид. Первое время, я все пытался взять его на слабо, надеялся, что он испугается и сдастся. Он ведь младше, но уделывал меня в любой драке. Как-то раз… Я знал, что он не умеет плавать и, к тому же, боится высоты. Но потащил к речке, у нас там недалеко хороший обрыв, очень высоко. Исключительно по дури. И прямо по дороге принимаюсь снимать ботинки. И говорю ему: «давай, кто первый в воду?!». Он соглашается и тоже начинает разуваться. Я не поверил тогда. «Бежим!». Не думал, что он сможет. Но он обогнал меня и прыгнул первым. Я потом за шкирку вытаскивал его из воды, ему было семь лет и плавать он не умел, упал, и ко дну. Потом его даже рвало в кустах, от пережитых чувств. Я ему: «а пошли прыгать снова!» А он такой утирает рот, шмыгает носом, и говорит: «пошли». Зеленый, на трясущихся ногах, слезы в глазах. Меня тогда проняло… Чуть было сам не сбежал. А он ничего, где-то на третий раз, даже сам плавать начал, вынырнул и поплыл к берегу. Сейчас, кстати, вообще плавает, как рыба, мне не угнаться. Его Эйдис учила.
— Эйдис… — Оливия невольно улыбается.
— Вам уже разболтали эту историю? — оценив, хмыкает Юн. — Эйдис невероятна. Моя первая и самая безумная любовь!
* * *
Сигваль сам подходит и садиться рядом. Днем, на привале.
— Лив… прости меня.
И что-то вдруг колет в сердце. Она даже не сразу решается посмотреть на него, ему в глаза. А когда решается — щеки заливает краской.
Раскаянья в его глазах нет. Но есть что-то другое, от чего сердце бешено колотится.
— Я не… я…
Хочется сказать, что ничего страшного. Но не выходит.
Он осторожно берет ее руку, тихонько гладит пальцами.
— У меня тоже иногда сдают нервы, — говорит он. И легкая, едва уловимая фальшь в его голосе. Что не так?