Он бросает быстрый взгляд на Оливию.
Чем Оливия может помочь? Хочется сделать что-то, но она и правда лишняя, никогда не имела дела с таким. Сигвалю не впервые… добрая дюжина шрамов на его теле, теперь все можно разглядеть, он много времени провел на войне, много сражался.
И та огненная птица, что на шее и по плечу на грудь — тоже… бог ты мой…
Он ведь не умрет?
От этой мысли становится слегка дурно.
— Лив! Лив, ты хоть в обморок не падай! — это Сигваль ей. — Сядь куда-нибудь, выпей воды.
Он сидит на кровати, опираясь на левую руку, Юн осторожно смывает с него кровь. На боку сплошной кровоподтек… если сломаны ребра… нет… Он дышит хоть и тяжело, но ровно, без усилий…
Надо сесть…
Потом прибегает врач с чемоданчиком снадобий и инструментов.
Оливия садится на стульчик у окна. Просто тихо сидит. Не мешать…
И тихо смотрит, как вытаскивают наконечник, промывают и прижигают рану. Мажут чем-то… И руку тоже. Перевязывают. Потом Олаф дает Сигвалю что-то выпить, разведя немного из своей баночки в воде.
— Теперь вам нужно только отдыхать, ваше высочество, — говорит он. — Поспите. Вам давно надо хорошенько поспать.
Сигваль почти через силу ухмыляется ему, кивает. Да, давно пора.
Слуги быстро меняют испачканную кровью постель, поправляют, убирают лишнее.
— Поспи, Сиг, — говорит Юн. — Я посторожу, разбужу тебя, если что.
— Да, — Сигваль соглашается. — Лив…
Нет, он не зовет, он просто поднимает голову и смотрит на нее. «Иди ко мне» или даже «полежи со мной немного». Она идет. Молча, без слов, забирается к нему в кровать и ложится рядом. Утыкается носом ему плечо, левое, скорее куда-то в подмышку. По щекам текут слезы.
— Да ладно тебе, — тихо говорит он… так довольно, — все хорошо. Ничего не бойся.
Он рад ей. Он хочет, чтобы она была рядом.
Она слышит, как бьется его сердце. Просто тихо-тихо лежит рядом.
28. Оливия, взрослая женщина
Почти сны… Так будет?
Оливия ждет. Который раз смотрится в зеркало, поправляет прическу… Седой волос! Как она могла пропустить… и даже еще один. Но она ведь не старуха, ей чуть больше тридцати. Все не так плохо, и щеки пылают румянцем и горят глаза. Но… она поправилась после рождения Йостейна… не сильно, но в девичьи платья уже не влезть. А ведь рождение первых двух детей никак не повлияло на нее…
Впрочем, год назад, когда она приезжала в Гарвиш, тайно, разумеется, то была еще полнее, но он все равно был ей рад, он не замечал… да что уж… они три дня не вылезали из его палатки. Так удачно вышло, что выдалась передышка и у него не было других важных дел… кроме нее. Такие безумные и такие счастливые дни. От воспоминаний щеки пылают еще больше… Тот старый седой рыцарь, стоящий на часах — «О, ваше прекрасное высочество! Эти стоны, как песня, возвращают меня в молодость!» Старый черт! Ей хотелось провалиться сквозь землю от стыда, и врезать рыцарю по морде за наглость, а Сигваль только обнимал ее крепче, прямо при всех, и тихо ржал ей в ухо. Ему было хорошо. Им обоим.