Феликс наклонился, нетерпеливо впиваясь губами в открытую беззащитную шею. Нашёл бьющуюся жилку и чуть прикусил, тут же облизав оставленный след. Ладонью сжал пышную грудь…
Собственные движения показались техническими, формальными. Он привычно ласкал соблазнительное женское тело, но почти не чувствовал желания. Наверное, из-за этого реакция Риммы показалась слишком наигранной. Она ещё не была по-настоящему возбуждена, но стонала и извивалась так, словно уже не могла дождаться, когда примет его в себя.
И духи… От неё пахло духами. Знакомый хороший запах, она всегда ими пользовалась. Но почему-то сегодня это отвлекало, сбивало настрой. Феликс бы сейчас предпочёл слабый естественный аромат шампуня и мыла.
— Пойдём в душ, — решил он и, не дожидаясь ответа, поднялся, не выпуская Римму из рук, и понёс, куда хотел.
Она немного напряглась, на лице промелькнула тень недовольства — Римма не любила показываться в натуральном виде — но вслух ничего не возразила.
Он поставил её на ноги только в душевой кабинке, и сразу же открыл воду. Римма смешно зафыркала, замотала головой. Искренний, настоящий жест. Феликс провёл ладонью по её лицу, смывая ненужный тональник.
— Куда лучше… — пробормотал довольно, прокладывая дорожку поцелуев от виска к шее.
Намокшие волосы упали вниз тяжёлой волной. Он вытянул ставшие ненужными шпильки, запустил руку в спутавшиеся каштановые пряди, заставляя её откинуть голову. Теперь по-настоящему захотелось продолжать. Он добрался до груди, заставив её выгнуться сильнее. Втянул губами сосок и слегка пощекотал языком, сорвав с губ Риммы протяжный стон.
Теперь она пахла гораздо вкуснее. Чистым телом и яблоком — аромат мыла. Капли воды заманчиво сверкали на коже, побуждая их слизать… На смуглой коже. Когда она успела так загореть? Нежная белизна шла ей куда больше… Чёрт! Римма… Римма никогда не была белокожей. Она смуглая от природы, и вдобавок регулярно ходит в солярий.
Белая кожа — это у другой. Интересно, каков у неё темперамент в постели? Она предпочитает дарить ласки или принимать их? Ему почему-то кажется, что второе… Чёрт!
Слишком демонстративный энтузиазм любовницы вдруг стал излишним. Смуглые руки, обвившие его шею, едва не удушали.
Феликс резко развернул её спиной, заставил наклониться, уперевшись ладонями в стенку кабинки. Вошёл одним грубым движением и сразу начал двигаться. Грубо, бесцеремонно, словно надеялся выколотить из самого себя всё ненужное, непрошеное и мешающее.
Короткие рваные полустоны-полувсхлипы, срывающиеся с губ Риммы, взбудоражили кровь. Она царапала скользкий пластик, стараясь удержать равновесие. Перебирала ногами и выгибалась — вовсе не навстречу, а бессознательно пытаясь отстраниться. Он с силой сжал узкие бёдра и продолжил вбиваться резко, сильно, быстро, не обращая внимания на её дискомфорт. Наслаждение окрасилось в непривычно тёмные, злые тона…