Мой папа в юности подавал надежды. Я так думаю, что он – по- своему, тоже был героем. Потому что это тоже чисто геройская маза – подавать надежды.
Подавать надежды довольно легко, для этого надо просто обладать каким-то божьим даром. А больше ничего не надо – подаешь надежду с утра, тебе тут же за это наливают, и все. Наступает ночь.
Еще одно удобство заключается в том, что каждое следующее утро можно подавать ту же самую надежду, потому что она никуда не девается, ведь она – божий дар. Ну а когда в одно прекрасное, точнее, ужасное утро вдруг обнаруживается, что подавать надежду больше не получается, потому что божий дар куда-то проебался – это далеко не конец, а только начало праздника, потому что все оставшееся, как правило, недолгое время жизни - можно провожать и всячески поминать проебаный божий дар. Потому что - то, что божий дар вообще был – большая честь и большое счастье, ведь дается он не каждому.
Вот так мой папа и прожил свою жизнь. Он был ученым. В сфере его интересов находились такие науки, как математика и химия. Не могу признаться в любви к математике, а вот любовь к химии – забегая вперед скажу – мне по наследству передалась.
По всему нашему дому были разбросаны многочисленные мятые бумажки, исписанные формулами. У папы был очень мелкий, чисто шизофренический почерк, совершенно неразборчивый, исключающий всякую возможность для кого бы то ни было воспользоваться записанным на бумажке знанием – причем, уже на следующее утро тайным это знание нередко оставалось и для самого писаря. Но папа не отчаивался, и каждый вечер, если только в голове его не пели цыгане настолько оглушительно, что работать было невозможно, он покрывал формулами новые бумажки.
Всю жизнь папа искал способ создать новый, свой, охуенно твердый, новый металл. Он мне рассказывал, что если он когда-нибудь создаст этот металл, и из него сделать тонкую полоску, то эта тонкая полоска всех переживет. Переживет сам мир. Древний, библейски древний мир. Потому что эту полоску нового металла варианта нет - ни погнуть, ни расплавить, ни подвергнуть ржавлению. Папа утверждал, что когда он создаст этот металл, то, во-первых, именно из него будут сделаны звездолеты. Как нетрудно понять из этого утверждения, мой папа сам был мощный звездолет. Во-вторых, папа с присущей настоящему ученому и звездолету скромностью ожидал – хоть, конечно, и не собирался об этом просить Академию наук, – что когда металл этот будет им создан, он будет назван в папину честь. Фамилия у моего папы была – Иванов. Папа всегда говорил, что это очень хорошая фамилия, потому что она настолько всеобщая, что это все равно, что иметь фамилию – Космос. Так что, говорил папа, его вполне устроит, если новый космический металл получит пафосное и одновременно скромное имя – Ивановий. В периодической системе Менделеева новый металл должен был потеснить локтями самых тяжелых соседей и расположиться где-то между Курчатовием и Нильсборием. Такая компания тоже вполне моего папу - и созданный им Ивановий - устраивала.