— Не бойтесь сложностей. Трудность того, о чем я говорю сейчас, не так уж и велика. Когда уйдет новизна, вам станет многое понятно. Пока для вас главное — постоянно стараться понять. Даже если не понимаете. Вы поняли?
Он почти вышел, но остановился, держась за резную ручку.
«Он не успокоится, пока сам не примет душой принадлежности к Неллет… маленький упрямец…»
Огоньки мерцали, вспыхивали и гасли. Снаружи слышались шаги и голоса учителей. Но никто не заглядывал к ним.
— Понятно-понять-понимаете… — продекламировал элле Немерос, обращаясь к Даэду.
— И передаватель, — уточнил элле Немерос, — когда-то записыватели не передавали слов друг другу. А теперь ты можешь сказать ему, а я услышу, даже если я в полусотне витков от твоего. Все это знают. А ты знаешь, что первым научил передавать твой отец?
— Зайди, — сказал элле Немерос, перебирая вещички на плоском подносе, — сядь.
Когда ударил завершающий гонг и все, поклонясь, забрали сумки и потянулись к выходу, к Даэду подошла ненья Герия, сказала шепотом:
Он осторожно погладил тонкие пальцы в своей ладони. Вытягивая руку, расправил мягкое покрывало, чтоб легло поверх ноги — слабой и безжизненной, казалось, принадлежащей больному ребенку. Улыбнулся себе — мальчику, каким был больше полста весен тому. Неллет — великая и прекрасная. Так ответил ему элле Немерос, и с этим знанием Даэд прожил следующие пять лет.
Андрея разбудил громкий стук. Морщась, он повернулся, вытаскивая из-под головы затекшую руку.
— Андрюха, — орал в коридоре ихтиолог Пашка, — тюлень кроватный, ты там живой?
О сексе они говорили много и часто. Вернее, говорила Танька, авторитетно смешивая в кучу прочитанное в книжках, услышанное от подружек или подслушанное у взрослых. Андрейка внимал, мотая на будущий ус.
— Дрейка, это только наше с тобой дело. Так? Еще не хватало нам с мамой Мариной собачиться из-за младенца. Вот будет квартира, тогда и заведем.
— Да, — поспешно согласился Андрей, — конечно. Такое дело, Надь. Семья ведь.
Гусь вытянул шею, загоготал оскорбленно и увел маленькую стаю вниз, ко дворам.
— Зачем? — испугалась Оля.
«Еще мне снилась Танька. Маличко. Нет, Ирка».
Поняв, что Пашка не уйдет, Андрей спустил босые ноги и прошлепал к двери, щелкнул замком.
У Пашки был большой рот и маленький нос кнопкой, большие слоновьи уши на стриженой под нулевку голове, но серые глаза — веселые, и смешные веснушки горсточкой у переносицы. Пашка-обаяшка. В каждом рейсе у Пашки случался грандиозный роман то с лаборанткой, то с пекшей или кокшей, и пару раз мачо из очередной команды собирались набить донжуану конопатую морду. Но вовремя рассказанный анекдот и щедро наливаемый медицинский спирт всегда помогали спустить дело на тормозах.