Прошло много часов, прежде чем Курто, напрягая всю свою волю, справился наконец с мрачными мыслями. В тишине, стоящей вокруг, он невольно вспомнил безмолвие первых дней своего одиночества. Как много времени прошло с тех пор, когда он, исполненный еще надежды, гордившийся своим мужеством, исписывал целые страницы в дневнике, предназначенном для невесты. Он рассказывал ей тогда обо всем. О том, как регулярно, каждые три часа, невзирая на мороз и вьюгу, проводит метеорологические наблюдения, о том, что видит вокруг, как себя чувствует и как устроился в своем белом жилище. Но уже спустя две недели его заметки начали делаться все более скудными. Все консервы, несмотря на разные этикетки, казались одинаково безвкусными, а аппетит пропадал.
"Я любил готовить себе пищу, даже когда не был голоден, - записывал он в дневнике. - Лишь спустя некоторое время я понял причину: шум горящего примуса заполнял всю палатку, нарушал тишину, глушил стоны и завывания ветра. Никогда, вероятно, не свыкнусь с этими жуткими звуками. Читаю мало, не ладится с лампой".
Во многом он не признавался в своих записях. Лишь здесь, в полном одиночестве, он стал многое понимать. Не хотелось вспоминать, как вместе с товарищами не раз подшучивал он над невыносимым педантизмом Нансена и Амундсена [13], читая описания многолетних кропотливых приготовлений к каждой экспедиции.
- Это классический пример дотошности. Норвежцы не в меру предусмотрительны. Им не хватает того отчаянного мужества, которым отличались викинги, не хватает пламенного увлечения, - беззаботно повторяли они.
Лишь теперь, в этой снежной гробнице, он стал размышлять. Джино Уоткинс и создатели "Айскап" многого не продумали. Они забыли, например, что бидоны с керосином нельзя оставлять снаружи. Несколько из них Огастин сумел откопать, прежде чем остальные его запасы не скрылись под многометровым слоем снега. Уже на второй месяц своего одиночества он был вынужден весьма экономно расходовать горючее. Плохо сооруженный вход в туннель с первых же дней стал подлинным кошмаром. Изо дня в день, по многу часов подряд, он должен был, стоя на коленях, прокапываться, чтобы выходить наружу и вести наблюдения. "Проклянешь лопату", - все время звучали в ушах слова товарищей. Как они были правы!
С половины января солнце начало ненадолго показываться над горизонтом. Стало легче переносить одиночество.
"Закат здесь неописуемо красив, величествен. Солнце кладет багровые пятна на снегу, удлиняет причудливо острые тени, сглаживает контрасты, рассказывал он в письмах к невесте. - Мертвая, зловещая, обманчиво плоская белая равнина в этом багровом отблеске приобретает пастельные тона, становится как-то мягче, человечнее. Но это, увы, продолжается лишь несколько минут. И снова моя пустыня, грозная и неумолимая, синеет и сереет. Мороз крепнет. Моя несчастная стопа причиняет мне все больше страданий".