— Слушай, как тебя там… Халан… — усатый шагнул поближе к крыльцу. Заметил выглядывающую из-за двери Веду. Та вздрогнула, отпрянула было, но прятаться не стала — поздно.
— Ты прав, мы здесь без ведома князя… Ну и что с того? Проводник нам нужен. И, говорят, лучшего, чем ты, нам во всей округе не сыскать.
Халан покачал головой.
— Отплатим щедро, не сомневайся…
— Сказал же — не пойду.
— Отчего ж? Ты ведь все равно по этим лесам частенько шастаешь. Чего тебе бояться-то?
— Я туда за другим хожу. На рожон не лезу.
— Ха! — подал голос князь. — Да ты, я вижу, просто в штаны наложил!
Халан пожал плечами.
Усатый долго разглядывал его своими колючими, как рыбьи косточки, глазами. Потом хмыкнул и, не оглядываясь, отправился к постоялому двору.
— Ты чего, Ронан? — окликнул его курносый. — Мы что, уходим?
— Да, — бросил усатый через плечо. — Готовь лошадей.
Молодой князь растерянно вертел головой, глядя то на Халана, то на курносого, то вслед удаляющемуся Ронану.
— Идемте, князь! — окликнул его усатый уже у самого крыльца таверны.
Последним ушел Гвин, на прощание буркнув Халану:
— Я тобой еще займусь, холоп. На обратном пути…
Видя, что непрошенные гости уходят, Веда облегченно вздохнула.
Халан, обернувшись, сказал ей — негромко, но так, что она сразу послушалась:
— Иди в хату.
Сам он еще долго стоял на крыльце, почесывая за ухом развалившегося у него в ногах Лешего и наблюдая, как те трое снаряжают лошадей, приторачивают к седлам увесистые торбы с провиантом. В дом он зашел лишь тогда, когда они выехали за частокол, окружающий деревню, и скрылись из виду.
Два дня от них не было никаких вестей. На закате третьего в деревню ворвался едва держащийся в седле всадник. Гнедая кобыла в дорогой сбруе лоснилась от пота, на левой задней ноге темнели потеки засохшей крови. Всадник тоже был ранен: кольчуга заляпана кровью, волосы на левой стороне головы висели бурыми сосульками, лица не разобрать от ссадин и порезов. Лошадь, едва не врезавшись в плетень, окружающий харчевню старого Хога, остановилась, и наездник свалился наземь, как куль с мукой.
Бабы, набиравшие воду из колодца, заголосили, и вскоре вокруг раненого собралась чуть ли не вся деревня. Занесли бедолагу к Хогу, высвободили из кольчуги, перевязали. Лицо у него было иссечено, видно, от скачки сквозь колючий кустарник, но все сразу признали в нем молодого Сигурда. Пытались что-то узнать о двух других воинах, но парень, похоже, едва не обезумел от страха, да и крови потерял много. Плечо и левая сторона груди, повыше ключицы, были разодраны когтями какого-то крупного зверя, даже кольчуга не спасла. Он всё бормотал что-то, то и дело срываясь на визг, но что — никто не мог разобрать. В конце концов, напоили раненого травяными настоями да медовухой, завернули в теплые шкуры, и забылся он крепким сном.