Ее джинсы спереди низко спускаются, эта нежная кожа спускается вниз по линии талии… в места, в которых, как я предполагаю, никто, кроме врача, никогда не был.
Пока она борется, я мельком вижу выражение ужаса на лице Кайла при виде ее обнаженного живота.
Я реагирую.
— Стой! Иисусе, Вайолет, ты пытаешься дать всем бесплатное шоу?
— Почему? Ч-что происходит? Я ничего не вижу! — Ее панический голос приглушен, она заперта в своей куртке и ничего не видит.
— Твоя рубашка вот-вот слетит. — Я тянусь к подолу ее рубашки, не обращая внимания на искры, исходящие от ее кожи, когда мои пальцы торопливо натягивают ткань на ее плоский живот. — Давай попробуем еще раз. Я держу, пока ты будешь тянуть.
Костяшки моих пальцев скользят по коже над ее бедрами, дергая рубашку вниз. Вайолет торопливо дергает и тянет за упрямую розовую куртку, извиваясь, пока она не оказывается у нее над головой.
Очевидно, поскольку на ней рубашка с V—образным вырезом, я проверяю ее грудь.
Или её отсутствие.
Под этой тканью два заметных бугорка, гладкие, но маленькие, и какого хрена я вдруг уставился на ее сиськи?
Я торопливо снимаю с нее куртку, и когда она освобождается, светлые волосы, окружающие ее голову, торчат в разные стороны. Очаровательно. Вайолет приглаживает растрепавшиеся пряди, но даже с торчащими во все стороны волосами она выглядит раскрасневшейся, счастливой и чертовски милой.
— Я даже не хочу знать, как я сейчас выгляжу, — ворчит она, запихивая куртку в ящик Саммер.
— У тебя волосы, как крысиное гнездо, — услужливо вставил я.
Саммер, которая появляется рядом с нами, закатывает глаза и бросает на меня враждебный взгляд.
— Нельзя говорить девушкам, что они похожи на крыс.
— Во-первых, я сказал, что ее волосы крысиное гнездо. Я не говорил, что она на них похожа, это большая разница. Во-вторых, с каких это пор пятилетний ребенок закатывает глаза перед взрослыми?
— Мне семь.
— Сколько угодно, ребенок. Если ты продолжишь это делать, твои глазные яблоки застрянут внутри черепа, навсегда.
Саммер задыхается.
— Нет, не застрянут!
— Попробуй и узнаешь, — загадочно произношу я.
Малышка бросает на меня еще один хмурый взгляд, такой глубокий, что я испытываю к ней безумное уважение.
— Не-а.
— Ага, — я поднимаю черные брови. — Это правда.
Вайолет прочищает горло.
— Ладно, вы двое, хватит спорить. — Она роется в заднем кармане джинсов, достает двадцатидолларовую купюру и пытается вручить ее мне. — Зик, хочешь взять билеты?
Я смотрю на деньги, потом в ее сострадательные карие глаза.
— Ты не будешь платить за билеты. Я не позволю тебе платить за наше дерьмо.