Осторожно ступая по влажной траве, я подошла ближе. Присела рядом с распростертым телом. Женщина лет тридцати пяти, светловолосая. Не красавица, но ухоженная: аккуратный маникюр на длинных ногтях, неброский, но умелый макияж. Белый костюм с юбкой-миди залит кровью, из сместившегося декольте блузки выглядывает край ажурного бюстгальтера, явно дорогого.
— Я ее помню, — задумчиво сказала я, вглядываясь в глаза жертвы, словно надеясь увидеть там облик убийцы. — Местная знаменитость.
— Певица? — предположил Флетчер.
Я мотнула головой.
— Писательница. После нескольких лет в инвалидном кресле сумела встать на ноги. Написала об этом книгу.
— Магия? — заинтересованно осведомился детектив.
Я смерила его неприязненным взглядом.
— А тебе не кажется, что далеко не все в этой жизни, что кажется невероятным, может объясняться чем-то другим, кроме как магией? Чудеса медицины, волей и силой духа…
— Милый у тебя характер, — усмехнулся Флетчер. — Мы знакомы не больше пяти минут, а ты уже успела выпустить коготки. Неудивительно, что место твоего напарника пустует.
— Ханга повысили и перевели в другой город, — раздраженно бросила я. Поморщилась — прозвучало как оправдание.
Я знала подобный тип людей, и среди детективов таких мне попалось немало — тех, кто по-своему одержим в стремлении отыскать следы магии в любом странном и непонятном деле. Наверное, каждый из них мечтал однажды поймать настоящего одержимого и сдать его в руки Выжигателей, чтобы потом рассказывать своим детям, как боролся с истинным — сатанинским — злом. С такими людьми я всегда держалась максимально отстраненно, делая все возможное, чтобы наши отношения не выходили за определенные рамки.
Но ситуация с Флетчером осложнялась тем, что он сам когда-то ставил клейма на грудь «детей Сатаны».
— Удар нанесли спереди, но жертва не сопротивлялась. Либо сработал эффект неожиданности, либо…
— … она хорошо знала убийцу, — закончила я за Феликса.
Я хотела было подняться, но мое внимание привлекла любопытная деталь. Рукав белого пиджака жертвы задрался, обнажив застарелые рубцы. Я закатала его повыше. Старые шрамы шли параллельно от запястья до самого локтя — ровные, белесые, тонкие. Задрав второй рукав, я обнаружила там ту же картину.
Флетчер тихо присвистнул, заглядывая мне через плечо.
— Она резалась? Никогда бы не подумал.
— Это было давно. Возможно, когда она была в кресле. Многих, знаешь ли, подобное выбивает из колеи, — пробормотала я. Хотя и для меня увиденное оказалось полной неожиданностью — образ Эмили Монаган никак не вязался у меня с попытками покончить с собой или же — что вероятнее — причинить себе боль.