Мимо нашего дома, на крыльце которого мы с ней разговаривали, проходили двое мужчин. Отчаянный крик баньши — такой громкий, что у меня волосы поднялись дыбом, — разорвал тишину сонного города.
— Хорошо, — улыбнулась баньши, услышав мой ответ. — Тогда смотри.
Люди бояться смерти по нескольким причинам: не хотят уходить, пока не завершили то, о чем мечтали, не хотят расставаться с близкими и родными и боятся того, что ожидает их впереди. Что же до меня… я не успела прожить достаточно, чтобы обзавестись мечтами — пленницей собственного дома я стала в тринадцать лет. Из близких у меня был только Ал. И я точно знала, что меня ожидает после того, как остынет мое тело. Сумрачный мир примет меня в свои холодные объятия… но я и так не научилась чувствовать себя здесь как дома.
Ведь убив отца, она обрекла на смерть и меня.
— Что ж, я могу это устроить, но подобное выпивает из меня много сил. Одно дело, когда моя магия действует непреднамеренно — в те моменты, когда я предупреждаю людей о надвигающейся смерти. Но этот случай совсем иной. Тебе уже пятнадцать, Кармаль, верно? Пора уже научиться платить сполна. Мы заключим сделку — и только тогда я помогу тебе.
А я… умирала. Остатки печенья, которые я ела по половинке в день — только чтобы растянуть подольше, уже давно кончились. В последний раз на завтрак мне достались лишь крошки, оставшиеся в хрустящей пачке, которые я вытряхнула на язык дрожащей рукой.
В Сумрачном городе мне не требовалась еда, но в мире живых мой желудок терзала боль — я впервые ощутила, что такое — муки голода. Чтобы забыться, уйти от этой боли, я почти все время проводила на Той Стороне.
— Ты действительно хочешь этого? Хочешь, чтобы тебя спасли?
И они бросились к моему дому.
Наверное, что-то человеческое все же осталось в моем отце. Или же это в нем взыграла не человечность, а слабоволие, но морить собственного ребенка голодом он передумал. У подъемника стоял поднос, заставленный тарелками с едой так плотно, что не осталось свободного места. Там были и моя любимая курица, и котлеты, и десерт — папочка решил попросить прощения за неделю, что он не давал мне еды.
Я оставила ее ворчание без ответа. Пожав худыми плечиками, подруга обронила:
Всегда полупьяный, он потерял всякую связь с миром. Перестал выходить из дома, по ночам метался по постелям, стонал и проклинал меня.
Лили-Белла скривилась:
Я не должна была испытывать ни страха, ни сожалений, но… я не хотела уходить. Не хотела лишать себя последнего шанса стать свободной живой! Несправедливо — я успела пожить так мало! Я еще не готова была умереть.