— Это доверила мне нянька Александры и Михаила Румянцевых. Теперь я передам это вам, если вы готовы взяться защищать Мишу.
— Нет. Мне сказали, что там сегодня будет Зельдин. Нужно поговорить с ним. Приватно.
— Да. Я не могу арестовывать его, пока его сестра в руках преступника…
— Не знаю. Но ведь и ты не господь бог, чтобы заранее знать все!
— А кого еще?
Ей показалось, или в его голосе действительно прозвучала издевка?
— Совершенно справедливо.
— Иван Димитриевич… Богом клянусь! Носом землю рыть буду, а найду гада!
— Я… Я должна подумать…
«Очкарик! Он назвал его очкариком! Откуда он может это знать, если не… Не смей пугаться!»
От обеда графиня отказалась, как и задумала. Та же участь постигла и ужин, хотя Ягуарьевна уговаривала ее поесть поплотнее, аргументируя это тем, что человек с запиской Александры уже ушел, и, того гляди, следовало ждать гостей, а там и отправляться домой, для чего лишние силы ох как не помешают, но графиня не поверила своей тюремщице.
— Савельев, разве ты не знаешь, что на посту спать не положено? — Чемесов устало потер лоб.
Тут же подскочил шустрый половой, но Чемесов попросил лишь стакан чаю, чем привел малого в полнейшее изумление. Когда он принес заказ, лицо его носило столь высокомерно-презрительное выражение, что у Ивана зачесались кулаки, тем более что настроение у него было более чем скверное.
Но как она оказалась здесь?! Если был обморок или она заснула, что обычно бывало у нее после того, как она помогала кому-то прогнать болезнь, то ее рано или поздно обнаружили бы и наверняка оставили бы в больнице! Не могли же ее просто выкинуть на улицу! Значит, она пришла в себя, и ее отпустили домой…
Он еще продолжал журчать что-то непотребно пошлое, но Александра уже не слышала его. Она словно загипнотизированная не могла оторвать глаз от протянутых к ней раскрытых рук Орлова. Все линии были отчетливо видны, и каждая из них кричала Саше о хаосе и разрушении, которые нес с собой этот человек. Боль и смерть капали с его пальцев, стекали из неглубоких чаш ладоней… Что-то лопнуло в груди графини, и она, уже проваливаясь в черноту спасительной бессознательности, истошно закричала.
— Это Саша. То есть, я хотел сказать Александра Павловна.
— Я уже имел честь сообщить вам об этом и даже постарался облечь свои желания в приятную для любой женщины форму.
— Вы звали меня, дорогая? Уже надумали? — Орлов неторопливо переступил порог. — И каково решение? Вы согласны оказать мне честь и стать супругой, чтобы в счастии и горе, болезни и старости и как там дальше-то?