— Не называйте меня «сынком»! Будь я вашим сынком, вы бы никогда не позволили себе забыть про свое обещание. Вы бы искали свою дочь, как обезумевший! Проклятье, если бы я знал, что всего лишь теряю с вами время…
— И вам доброго утра, госпожа Бокл, — губы лекаря тронула улыбка. — Можете счесть мои слова комплиментом, но вы не похожи на умирающую, поэтому я не счел нужным торопиться. Что касается вашего сына, то он уже ушел, сообщив, будто мать рассердится, если он немедленно не явится домой.
— Совсем голову потерял! — выкрикнул Инхир и тут же сильно закашлялся. На глазах выступили слезы, которые Гамель раздраженно стер рукавом камзола. Весь кабинет превратился в содержимое камина после холодной зимней ночи. Едкий запах, гарь и копоть буквально пронизывали всю комнату, отчего дышать стало практически невозможно.
Тело погибшей девушки поместили в Склепе Прощания, выполненном из белого мрамора, где покойная будет находиться трое суток, прежде чем ее предадут земле. Склеп представлял собой небольшое строение в самом центре кладбища, от которого могилы расходились в виде спирали, как нечто, символизирующее бесконечность. По краям широких ступеней были разложены цветы, а у самого входа горели лампады, свет которых означал, что в склепе находится усопший. После погребения на кладбище вновь воцарялась темнота, символизирующая глубину скорби родственников ушедшего. В Дни Прощания любой житель города мог приблизиться к открытому гробу, чтобы в последний раз увидеть покойного, возложить цветы или прочесть молитву.
Головка Шаоль Окроэ покоилась на голубой подушке, которую несколько лет назад сшила для нее мать. Тело девушки было облачено в тонкое белое платье, отчего она выглядела еще более юной и невинной, чем при жизни. Пышные рыжие волосы рассыпались по плечам, и лишь несколько прядей слегка обвивали широкие белые ленты. Ладони девушки покоились на груди, и со стороны могло, что она всего лишь заснула. Однако горожане знали, что под толстым слоем пудры скрываются искусанные в кровь губы и кровоподтеки, оставленные руками насильников. Напудрены были даже ресницы и брови девушки, отчего ее лицо выглядело совершенно кукольным.
— Что значит ушел? — Амбридия скрестила руки на груди, сверля Эристеля недоверчивым взглядом. — Если бы мой сын так сказал, он бы приполз домой даже полумертвым, потому что воспитан так, что никогда не расстроит свою мать. Тем не менее домой Корше так и не вернулся. А это означает, что он все еще у вас.
Все больше и больше людей стекалось на городское кладбище, где с минуты на минуту должен был выступить сам Родон Двельтонь. Весть о смерти юной Шаоль разнеслась так быстро, что в первый миг горожане не знали, как на это реагировать. Кто-то упрямо повторял, что такое никак не могло случиться, мол, подумаешь, глупая шутка в спектакле. Но те, кто знали историю более подробно, сейчас пребывали в ужасе. С чувством стыда женщины вспоминали, как накинулись на девушку, обзывая ее блудницей. Мужчины, в свою очередь, неловко отводили глаза, уже протрезвевшие и осознавшие всю глубину их жестокости. Разумеется, вслух они говорили, что спектакль тут ни при чем, и впечатлительная девочка повесилась из-за пьяных насильников. Оскорбления на главной площади они и вовсе пытались выставить шуткой, будто никто на самом деле блудницей ее не считал. Однако были и те, кто говорил, что Шаоль не повесилась бы, будь она на самом деле невинной. Вешаются только те, кто действительно занимался грязью, и, когда об этом все узнали, Шаоль попросту устыдилась.