Она, не глядя, потянулась к столу, схватила мой бокал с коньяком, хлебнула, скривилась и выплюнула коньяк обратно. Коньяк придётся заказывать новый, подумал я.
Мы снова помолчали. Я вздохнула. Не знаю, как быть. Я привыкла, что Маринка всегда рядом, всегда со мной, даже если по сути нас разделяют сотни километров.
А дома…дома было все, как всегда. Бублик с поводом в зубах, ждущий в прихожей. Запах пыли, ворох бумаг на кухонном столе, пустой холодильник. В моей жизни стабильна не только ненависть к ней, к Мышке. Моя жизнь вообще замерла и стоит на месте.
Она собралась было уходить, но теперь снова повернулась ко мне. Посмотрела внимательно, не таясь, прямо в глаза. Она смелела на глазах. Её хотелось…припугнуть немножко. Чтобы, как в детстве, соленая дорожка слез. Чтобы сами глаза стали влажными, блестящими. Чтобы боялась. Но ещё хотелось посмотреть, куда её приведёт эта…смелость. Непонятно, откуда взявшаяся.
Я посмотрела на Толика. Он выглядывал из-за маминой спины виноватым взглядом. Мне вдруг стало его жалко. И чего я к нему прицепилась? Хороший мальчик. А мальчики все немножко того, маньяки.
— Господи, — в который раз за несколько минут произнесла я.
— Может, конфету?
— Им Маринка плевалась, — вдруг сказала мышка.
— Следишь? — спросила она, проходя мимо.
— Тогда сама шоколад не жри, — спокойно сказала я Верке. — Ты знаешь, какими он глазами на конфеты смотрит?
На улице начинает моросить лёгкий дождик. Я уныло плетусь вслед за Бубликом. Тот, наоборот, бодр и полон сил, мой персональный мучитель. Ходко трусил вперёд, перебирая толстыми короткими лапками, останавливался порой, терпеливо меня ожидая, словно не я его выгуливал, а он меня.
— Ты предлагаешь отказаться от единственного, что в нашей жизни было стабильно?
— Я столько лет иду на уступки вам. И в кои-то веки прошу вас об обратной услуге. Я просто хочу, чтобы наши лучшие друзья, которые с таким упоением друг друга ненавидят, разделили с нами нашу радость. Это так тяжело, да?
— Света, — покачала головой мама.
Сдернула свою сумку с вешалки и вышла. На улице — конец апреля. И солнце светит вроде, старается. Но зябкий ветер сводит на нет все его усилия. Я пожалела, что надела лишь свитер. Кожа под ним сразу покрылась мурашками, волоски на руках встали дыбом. В запале я пересекла наш двор и следующий, стояла сейчас на проспекте. Куда идти, не знаю. Волга папина осталась в гараже, но возвращаться не хочется нисколько.
— Кушай, мой хороший.
— Насрать.
— Привет.
Она подошла к одной из бетонных колонн и села на корточки, прислонившись к ней спиной. Я сел рядом, хотя больное колено буквально кричало не делать этого. Ещё раз затянулась. Глубоко-глубоко. Выдохнула, медленно выпуская из себя дым. И повернулась ко мне.