Уже через пару часов вожатый первого отряда, тот самый гаденыш Влад, был уволен из лагеря с волчьим билетом. Больше он ни в одном лагере работать точно не будет.
– Не кричите на нее! – внезапно заступилась за меня мать, и я, не скрывая удивления, обернулась на нее. – Она еще несовершеннолетний ребенок, к тому же первый раз в лагере. Инна необщительна и нелюдима. Сложно сходится с новыми людьми. А тут такой стресс – коллектив совершенно незнакомых детей, в который ей удалось-таки влиться, да еще и первая любовь! Нам нужно за нее порадоваться, а не ругать!? Ведь правда, родственница? – мама панибратски пихнула Жанну Аркадьевну в бок, от чего та чуть не упала со стула.
– Господи! Надеюсь, это единственный случай? – директор буквально обмяк на кресле, хватаясь за сердце.
– Все что хотите, дорогая Жанночка Аркадьевна! – засуетился директор. – Сделаем в лучшем виде.
Я смотрел вслед уходящей Инне, и единственным моим желанием было броситься за ней, остановить ее, успокоить. Но здравый смыл уговаривал дать ей время побыть в тишине и покое. Меня, совершенно, казалось бы, постороннего человека, до глубины души поразили слова Тамары Васильевны – своим пренебрежительным отношением к дочери, выпячиванием ее недостатков, которых, на мой взгляд, у Инны было совсем немного, да еще и неприкрытым цинизмом пожелания как можно крепче держаться за меня, потому что я богатенький мальчик. Каково было это все слышать Инне, я даже не представляю. А тут еще и моя бабуля, которая ни с того ни с сего вдруг повела себя как настоящая стерва, что ей обычно несвойственно. Уж я-то хорошо ее знаю.
Взгляд Ромы, такой сочувствующий и сопереживающий, буквально выворачивал мне душу наизнанку.
– Хорошо, что я решила задержаться. Возраст, знаете, жара. И пока сидела в прохладе, выявила пренеприятнейший факт нарушения наших с вами прежних договоренностей касательно отмены неправомерных штрафов и денежных компенсаций.
– Молчать нужно было раньше! А сейчас говорите!
Дверь снова хлопнула, и из нее вышли Жанна Аркадьевна и Валерий Григорьевич. Испугавшись того, что при взгляде на нас, сидящих рядом так близко, его дедушка и бабушка продолжат читать мне нравоучения, я быстро отодвинулась от Романа на три стула и отвела взгляд, чтобы те не увидели мои красные от слез глаза и распухший нос.
Окружающее расплылось из-за подступивших слез, но гнев руководителя лагеря был так осязаем, что не было никакой необходимости смотреть на него.
– То есть вся столовая, включая вожатых, видела, как ты случайно порвал юбку, и ее все равно заставили заплатить? – снова переспросила она, сузив глаза.