— Пятнадцать, десять… лет?! За то, что я просто промазала?! — я вскочила с лавки и тряхнула массивными цепями, что сковывали мои руки. — Да вы смеетесь, что ли? Это ведь целая жизнь! С чего ли тогда разрешаете отстреливаться на митингах?!
— Использовать оружие разрешается строго при условии, что никому из участников собрания, а тем более королевским стражам, не будет нанесен вред. И вы это прекрасно знали, когда брали с собой лук.
— Если бы я знала, я целилась бы ему в глаз!
— Значит, так, ибреса, — по леденящему тону дознавателя я поняла, что шутить он не намерен. — Если вы не хотите сотрудничать с нами сейчас, посидите-ка в камере, подумайте хорошенько. О своем решении завтра доложите. Поняли? И если…
Из коридора донесся шум и гомон голосов, и дознаватель проглотил окончание фразы. Подобрался к двери и высунулся наружу:
— Что за беготня?
— Мобилизация, грани, — отозвался кто-то снаружи. — Попытка прорыва Купола на западной линии!
Я жадно вслушивалась в голоса, но не смогла больше различить ни фразы. Попытка прорыва? Да неужели! Именно сейчас?..
— Вы поняли меня, ибреса Крэтчен?! — вывел меня из оцепенения грозный голос дознавателя.
— Я поняла только то, что Королевству выгодно засаживать активистов оппозиции.
— Ох, не нарывайтесь!
Дознаватель кивнул парочке стражей, что сидели у выхода. Молча, как два каменных валуна, они приблизились ко мне и подхватили под руки, отрывая от лавки.
— Эй, что это? — недоумевала я. — Меня даже домой на ночь не отпустят?
Крепкая хватка безмолвных служителей закона — или беззакония — подтверждала: не отпустят. Ни на ночь, ни на неделю, ни на час.
В камере царил холод и пахло подгнившим тряпьем. Вдоль каменных стен тянулись нары: восемь узких деревянных полос. Даже если уместишься на них чудом — непременно свалишься во сне. Закатный луч, прорывающийся сквозь узкое окошечко под потолком, делил темницу точно надвое.
В этом бедламе я оказалась четвертой. И едва увидела прожженные лица соседок, вести беседы о справедливости резко расхотелось. Здесь они точно не в первый раз очутились. И не во второй.
Дверь за спиной хлопнула, гася звуки коридора, и лязг засова снова напомнил, что это не сон. Не понарошку. Еще вчера я была избалованной купеческой дочерью с лучшими нарядами в округе, которой отчего-то не сиделось на месте. А теперь я никто.
Я откинулась на дверь и опустила веки. Три сокамерницы лениво вскинули на меня выцветшие взгляды: так, словно у них вошло в привычку встречать кого-то. Одна из них — невысокая и лохматая, с кривой ухмылкой и шрамом на щеке — тут же отделилась от кучки и, переваливаясь, как утка, поковыляла ко мне. Я лишь вяло дернулась, когда сухие, морщинистые пальцы стиснули мой подбородок.