Вечером машина свернула с основной дороги, и по начавшейся тряске я поняла, что теперь мы едем по грунтовке. Водитель, впервые за все время сказал:
— Мы до утра здесь будем?
Пассажир ответил:
— ОН сам скажет.
— ОН здесь?
Пассажир промолчал, но я поняла, что ОН — тот, к кому меня везли, должно быть уже на условленном месте ждет доставку груза. Кто? Неужели? Неужели московский президент? Неужели это — его люди? Отец говорил мне…
Совсем скоро машина остановилась. Меня грубо вытащили из салона и попытались поставить возле машины. Но затекшие ноги подкосились, и я рухнула на землю. Это было неприятно и унизительно, но подняться самостоятельно не получалось.
— А это кто у нас тут барахтается, такой маленький, такой слабенький? — раздался надо мной приторно-сладкий голос. В сумерках, да еще с моей позиции, хорошо разглядеть человека было сложно, но сила и мощная энергетическая волна, буквально впечатывавшая меня в землю, давали понять, что это — не простой боец. Странно вели себя те, кто вез меня в машине — они стояли (ну один точно, мне его было видно), склонив головы, и молчали.
— Ба-а, да это же мой подарочек на день рождения! — я не могла понять, он веселится, потешается надо мной или всегда говорит в таком неприятном, издевательском тоне. — Как давно я ждал такую девочку, даже день рождения дважды пришлось откладывать! Мальчики, сегодня вы постарались на славу! Ведите ее в дом, вколите ей "Спокойствие", только самую маленькую дозу, позовите мне Егора и можете быть свободны.
Помещение, в котором я оказалась, напоминало таверну, о которой я однажды читала в книге — темное, с зажженным очагом-камином в стене, деревянными столами-лавками и пьющими-едящими за ними мужиками. Когда мы вошли, все присутствующие почему-то встали и замерли, опустив в пол глаза. Что это? Дань уважения этому странному типу? Меня провели через общую залу, потом по лестнице на второй этаж и в маленькой уютной комнате усадили на стул. Пока молчаливые помощники готовили какие-то растворы и медицинские инструменты, я разглядывала главного и начинала паниковать.
— Что вы собираетесь мне колоть? — голос был хриплым и, как я не старалась, в нем проскальзывали нотки ужаса.
— "Спокойствие", Милана, я же сказал, — он стоял в двух шагах от меня, широко расставив ноги. — Или тебя лучше Сашей звать? Привычнее?
Откуда он меня знает? Неужели все-таки?
— Ты — Земцов?
— Константин Михайлович Земцов. А ты — Милана Ростоцкая, дочь моего старого друга Платона.
— Ты знаешь моего отца? — отец никогда не говорил, что был лично знаком с Земцовым, а тем более, что дружил с ним.