Геннадий Павлович говорил, что все летит к чертовой матери (и это я выражаюсь очень мягко). Из-за инсульта он плохо ходил, мы помогали ему убираться и ходили для него за продуктами. Я терпеть не могла Геннадия Ивановича и даже считала, что он худший человек на земле (после Гитлера).
А потом он меня удивил. Как-то Толик готовил ему суп, а я вынуждена была почитать Геннадию Ивановичу книгу. Я долго готовилась к этой минуте, все надеялась, что Фима попросит меня почитать, мне хотелось всем с ней делиться. Поэтому книга у меня всегда была с собой, та, которая предназначалась Фиме, и уж точно никак я не думала, что придется читать ее мерзкому, злобному старикашке, тыкавшему в меня жирным, красным пальцем и обвинявшему меня в эгоизме, глупости, поверхностности, развращенности и, словом, во всех бедах современной молодежи.
— О темпора, — говорил Толик. — О морес, на!
Он над Геннадием Павловичем посмеивался, но Толику, так угрожающе выглядевшему, Геннадий Павлович свое фе не высказывал никогда.
Толик говорил мне:
— Уже недалек, Ритуля, тот час, когда и я, епты, так занужу. Сорокет уже, ей-Богу, ну.
Наверное, он имел в виду, что мы с ним поэтому совсем не пара.
В общем, я сказала:
— Ладно, Геннадий Павлович.
Я достала книгу, которая предназначалась не ему и с самым недовольным видом села на табуретку рядом с его удобным креслом.
Это был "Остров в море" Анники Тор, шведский роман о двух сестрах-евреечках, спасавшихся от нацистов в нейтральной Швеции. Главная героиня попала в семью строгой и холодной женщины, ее духовный путь (по терминологии Толика) состоял в том, чтобы научиться не быть чужой (это ведь совсем не то же самое, что и стать своей) и понять, что приемная мать любит ее, уж как умеет.
Я читала механически, не слишком вдохновенно, в конце концов, я читала человеку, который мне совсем не нравился.
И он расплакался.
— Эй, вы чего? — спросила я. — Вам плохо? Позвать Толю?
Некрасивое, красное лицо Геннадия Павловича приобрело совершенно алый оттенок. Я даже подумала, что у него что-то с сердцем, что, может, ему больно.
Но Геннадий Павлович только махнул рукой, зашмыгал носом еще сильнее и стал искать носовой платок в цветочек, с которым всегда ходил. Носовой платок этот достался ему от жены, великой нравственности женщины.
— Я сейчас позову Толю, — повторила я с нажимом.
Большие, прозрачные слезы текли по его лицу, делая его лицом беззащитного, огромного, уродливого младенца.
Оказалось, Геннадий Павлович был родом из Киева. Родители тоже отправили его за тридевять земель, в Верхний Уфалей, к совершенно чужим людям.