— Ну, — сказал дядя Коля, явно не больше меня разобравшийся в ситуации. — Дело ясное, что дело темное.
Уж точно, дядь Коль.
Увидев дщерь свою, помятую днем, проведенным в полусне, мама обняла меня и поцеловала. Она пахла "Герленом", такой водяной пылью, цветочной тенью.
— Малышка! А ты как думаешь?
— О чем? — спросила я.
— О ком. О дяде Толе!
У мамы были большие, всегда чуть изумленные, темные глаза. Когда она улыбалась, в них игрались искорки, казалось, секунда, и она сморгнет их, они стекут с ресниц.
— О каком дяде Толе? — спросила я без особенного интереса.
Мама хотела ответить, но в этот момент мне позвонил папа и сказал, что умственно отсталые дельфины называются гринда. Ну, знаете, лобастые такие. Пока мы с ним смеялись, я совершенно забыла о существовании дяди Толи.
Минут через пятнадцать эта шутка перестала забавлять папу, и он сказал:
— Я сейчас еду с дядей Толей в тачке. Что-нибудь ему передать?
— Э-э-э, — сказала я. — Ну, да.
Тишина, как запавшая клавиша, и я решила добавить:
— Передай ему привет.
Я почувствовала себя героиней какого-нибудь абсурдного фильмеца, артхаусного в должной мере, непонятного даже изнутри.
Я спросила:
— А кто такой дядя Толя? То есть, все равно, конечно, привет ему, но…
Я услышала смех, хриплый, кашляющий, а потом и голос, хриплый, естественно, тоже, но еще — развеселый до мурашек.
— Ну, Толя Тубло. Не помнишь меня, Ритка? Не, не помнишь, наверное. Голос точно не узнаешь. Ну, ну ниче. Слышь, Витек, не помнит меня она?
Папа тоже засмеялся, что-то сказал, но я не расслышала, потому что загадочный дядя Толя, которого я, ко всему прочему, должна была помнить, видимо, очень сильно прижимал телефон к уху. Я слышала его дыхание, чуть посвистывающее и нездоровое.
— Не помню, — сказала я, совсем растерявшись. — Извините.
— Да че ты сразу, — ответил дядя Толя. — Нормально все, я ж понимаю, всех Толиков не упомнишь.
Я не справилась, например, даже с одним.
— А вы кто? — спросила я все-таки.
— Ну, Толя Тубло, — ответил он мне. — Э-э-э. Сложно объяснить. Так-то я личность, личность причем неоднозначная. А ты кто?
— А я даже и не знаю, — сказала я неожиданно честно.
— А годков-то тебе уже сколько стукнуло? — спросил он.
— Восемнадцать.
— Хера себе! Созрела девочка!
Папа что-то сказал, и Толик надолго замолчал.
— Ладно, — сказал он, наконец. — Вот мы приедем скоро. Я только с поезда ваще. Опух уже.
Тут я услышала папин голос:
— Заболел. Опух.
Ну да, любимый папин анекдот. Папа начал смеяться, а Толик, судя по всему, потянулся, мне кажется, я даже услышала, как что-то хрустнуло, хотя, может, я просто впечатлительная.