— Да, — сказала я. Мы помолчали. Наконец, Толик отпустил меня, я выпрямилась поглядела на мою белую, как у утопленницы, ногу в прозрачной, холодной воде. Всему остальному телу будто стало теплее.
— Вы так и не сказали, почему вы не ненавидите себя.
— Да это все херня. Типа ты был плохим, давай теперь херачь себя плетью, пока не сдохнешь. Это никому не надо. Человек не может ничего отдать другим, пока ему больно. А я хочу отдавать. Хочу помогать. Мне хочется быть счастливым, так я смогу отдавать другим то, чего у меня излишек. Врубилась?
— А почему нельзя помогать, когда тебе больно?
— Ну, тебе нечего же отдать. У тебя ничего нет, кроме боли.
Я пожала плечами.
— И что? У людей, в общем и целом, ничего, кроме боли, нет.
Я вдруг осознала, что еще ни с кем не была так откровенна. И никогда. Я привыкла к тому, что просто скучаю и ленюсь, что за этим в самом деле ничего не стоит.
Толик вдруг вытянул руку, ногтем содрал корочку с ранки на сгибе локтя и протянул ее мне.
— Хочешь?
— Что?!
— Вот, — он кивнул. — Вывезла все, гляди-ка.
Я смотрела на красно-желтую чешуйку, стараясь не зажмуриться и не отвернуться.
— Когда тебе больно, только это ты и можешь дать. Надо всех простить, всех и себя. И все отпустить. Сечешь? Жизнь продолжается. Что бы ни случилось. Умер ребенок? Смертельная болезнь? Война? Все равно продолжается, и пока живешь, надо жить счастливо.
Он говорил горячо и страстно, с религиозным пылом, глаза его сияли.
— Этого хочет Бог?
— Счастья. Счастья для всех. Надо быть счастливым и помогать другим. Сначала надень кислородную маску на себя, а только потом — на мелкого. Бог — это просто пилот. Он не выйдет из-за штурвала, чтобы застегнуть на тебе жилет.
Он схватил себя за шею, закашлялся, а я смотрела на него ошарашенно. Мне не верилось, что я говорю с Толиком о таких вещах. Я думала о сексе, о физической близости, вовсе не о том, что доверю ему свои переживания. Я их никому не доверяла, даже самой себе.
Толик сказал:
— Надо быть счастливым, счастливым надо жить.
Неожиданно он наклонился, снова взял мою ногу и принялся смывать водой грязь. Сердце у меня забилось часто-часто.
Толик сказал:
— Но я тебя жизни учить не буду, живи ее, как хочешь.
Он опустил и мою вторую ногу под воду, я подалась назад, от холода свело даже плечи. Запрокинув голову, я увидела большое, пушистое облако. Я почти не чувствовала прикосновений Толика, но ощущала кое-что другое: странное, томительное и доверчивое чувство.
И свое желание я тоже представляла себе совсем не так.
Толик сказал:
— Тебе бы поглядеть, че в мире есть. Может, поняла бы, какое тебе интересно. Витек с Алечкой родители хорошие.