Вот и сейчас Сулим Евгеньевич, отправляя дракончика Спайро в долгий полет, спросил:
— Так что, как прошло лето?
Он любил вопросы, которые позволяют надолго выключиться из беседы, вопросы, которые подразумевают пространные ответы.
— Я влюбилась.
— О? Слушай, забавно, что в этой игре надо прогревать яйца, да?
— Немного забавно, — сказала я. — Знаешь, кто он?
— Нет, — сказал Сулим Евгеньевич. Фиолетовый дракончик летал над Осенними равнинами, так называлась эта локация. В бассейне под ним плавали рыжие листья.
— Он отсидел десять лет в тюрьме. Или даже одиннадцать. Не знаю, как лучше сказать. Представляешь?
— Нет, — сказал Сулим Евгеньевич. — А за что?
Дракончик Спайро залетел в переливающийся голубым и розовым, как рассветное небо, портал. Несмотря на ужасную графику, все-таки эта игра казалась мне красивой.
— Не знаю, — сказала я. — За рэкет, наверное.
— А столько дают?
Я пожала плечами.
— Наверное. Не знаю.
Сулим Евгеньевич сказал:
— А. Это, наверное, тот урка, который порнуху в вашей гостиной по спутниковому смотрел, когда я пришел.
— Что?! Он вернулся?!
— Видимо, если это он.
— Ты что, совсем не удивился?
— Подумал, он дружелюбный грабитель.
Я спросила:
— Покурю?
— Да, конечно. Без сигаретки про такого не поговоришь.
— Если что, я свалю на тебя.
— Без проблем.
— Понимаешь, он единственный мужчина в моей жизни.
— Даже обидно.
Но я его не слушала. И в то же время, конечно, убеждала послушать меня.
— Послушай, я — Саломея, а он — Иоканаан.
— А твой папа — Ирод, обещал мне заплатить за месяц.
— Сулим!
— Я слушаю, слушаю. Хочешь отрезать ему голову? Скорее, он отрежет голову тебе.
Потом Сулим Евгеньевич вздохнул:
— Ох уж эти русские женщины.
С русскими женщинами Сулиму Евгеньевичу было так сложно, что он успокоился только найдя себе француженку.
— Что? — спросила я. — В смысле?
Сулим Евгеньевич пожал плечами, с тоской неоцененного студента заговорил, пока Спайро скользил вниз по небесной спирали:
— Это какая-то особая черта русских женщин, почти религиозное подвижничество — найти грешное убожество и влюбиться в него до потери пульса, себя забыв.
Я пожала плечами.
— Нет. У меня не так.
Но Сулима Евгеньевича было не остановить. Иногда он пратиковался, от скуки жизни в Вишневогорске, в написании всяких эссе на вольные темы.
— Думаю, так женщины стараются прикоснуться к Богу, к его любви.
Я рылась в столе в поисках сигарет. Теперь была моя очередь пропускать мимо ушей его слова. О, вот и сигареты!
— Нет, серьезно, это форма мученничества, Рита, и она для старых телок, у которых с личной жизнью ничего не сложилось. Своего рода монашки. Сидят, ждут по пятнадцать лет, обхаживают урода своего.