Я бы так и провалялась всю жизнь в моей чердачной комнате с треугольным окном, в теплой кровати, просто глядя в потолок.
Я молчала. Папа засмеялся:
— Ну, я так понимаю с людьми ты на работе взаимодействовать не очень хочешь.
— Можно взаимодействовать с предметами! — сказала мама.
Они переглянулись и засмеялись, папа посмотрел на меня с улыбкой, подмигнул мне.
— Да, цветочек, мы же все понимаем.
Я — цветочек, потому что Маргаритка.
— Тебе сейчас ни до чего, а? Не спеши. Это ответственное решение, никто тебя не гонит. Подумай. Ты ж не пацан, тебе в армию не идти.
Сам мой папа, кстати, выучился в очень и очень сознательном возрасте — после тридцати. Даже докторскую то ли написал, то ли за него написали. По экономике, вроде бы. В детстве пугал меня невидимой рукой рынка.
— Невидимая рука рынка схватит тебя, когда ты меньше всего будешь этого ждать! Прямо так схватит и потащит!
— Куда, куда? — верещала я, отбиваясь от вполне видимой папиной руки.
— В светлое будущее!
И мы смеялись, хотя я еще не вполне понимала смысл этой шутки. Думаю, теперь я понимаю его вполне.
И про светлое будущее, и про рынок, и про исторический контекст, и про истерический.
В общем, на меня напала ужасная тоска — школа закончилась, экзамены я сдала, и у меня не было ни одной идеи по поводу всей моей дальнейшей жизни. Мне ничего не хотелось. Жорик бы уже, наверное, подал документы в МГУ.
Мама с папой сказали, что я могу подумать, если захочу, я могу думать весь год, мне восемнадцать, я взрослая, я должна решить все сама.
Потом я нашла в интернете, что у американцев и прочих эльфов запада принято гулять год после школы, работать на какой-нибудь ненапряжной работе и заниматься самопознанием.
Я хотела устроить такой год себе, но оказалось, что самопознание меня бесит. Я себя не понимала. Цветочку Маргаритке нужен был не тщательный полив, а мешок удобрений на голову.
Вот, лето закончилось, три тягучих месяца, начался сентябрь, и я ожидала, что мы с родителями вот-вот махнем в Биарриц, дышать морским воздухом. Правда, у папы все не получалось с работой.
— Пап? — спросила я как-то. — А есть такая работа — плавать?
Папа сидел на террасе с планшетом, водил пальцами по экрану, цокал языком.
— Есть, — сказал он. — Цветочек, это работа в дельфинарии.
— Но дельфины — почти как люди, а социальную профессию я не хочу.
Он засмеялся.
— Можно плавать с тупыми дельфинами. С умственно отсталыми дельфинами. В интернате для дельфинов.
Не знаю, что его так насмешило, с ним бывали такие приступы. Папа отложил планшет и бил себя по коленке, а я стояла и смотрела на темную зелень трав в саду. Папа смеялся так заразительно, что, в конце концов, я тоже не выдержала.