Но Фима только улыбнулась нежно, сморгнула старые слезы, а новых я не увидела.
— Когда родишь в мир дитя, сама поймешь. А до этого и объяснять — не объяснишь, чего воздух сотрясать. Люблю я его, какой ни есть, а он мой, он человечек мой.
От живота к ногам пронеслась волна тепла. Учитывая, что Толик представил меня своей невестой, Фима подразумевала, что и дети у меня будут от него. А значит, она имела в виду, что мы с Толиком займемся сексом.
Вряд ли Фима представляла себе, какой эффект возымела на меня ее сентиментальная фраза. Я поерзала на стуле и сказала:
— Ваша позиция вызывает уважение.
— А, пустое это все. Твое время придет, и ты узнаешь. Лучше вот накатим с тобой давай, ты, девочка, батрачишь на бабку, дай хоть налью тебе тогда уж.
— Что? Нальете?
Фима уже открыла холодильник.
— Что-то Толи долго нет. Он куды-то поехал?
— За продуктами, — сказала я.
— А куды?
Фима достала бутылку водки.
— Не так давно шкаф соседу отдала, мне не надо, у меня вся одежка на стуле поместится, а у него дочь замуж выходит, надо шкаф — кровь из носу. Вот мне бутылек-то и пригнал.
Глаза у меня, как это говорят, на лоб полезли.
— Что вы, что вы, я не пью.
— Нашлась мне язвенница, бабка пьет, а ты и подавно.
Фима доковялыла до раковины, ополоснула чашки.
— Уж извини, без рюмашек.
— Ничего, — ответила я робко. Водку я не пробовала никогда, из алкоголя пила, разве что, вино за ужином в ресторане, да и то из маминого бокала. Да я даже в винах не разбиралась. Предпочитала красное, потому что мне нравился цвет, и потому что так я казалась себе чуточку более роковой.
Я думала, от водки я умру.
Фима ловко, почти юношески быстро плеснула водку в чашки.
— Давай, Маргарита, не чокаясь за упокой души Сережи моего, чтоб ему там мягко спалось.
После такого я, естественно, капитулировала. Как бы выглядело, если бы я отказалась?
С другой стороны, у меня было подозрение, что люди за девяносто плохо переносят алкоголь, и я предполагала, что Фима может немедленно умереть.
Но что, если этого она и хотела?
Фима опрокинула водку лихо, почти по-мужски. Я смотрела на нее во все глаза, а потом попыталась повторить трюк и чуть не подавилась.
Какая страшная медицинская горечь, фу! В носу жгло, горло болело.
Фима ухнула и налила нам еще водки.
— Нет-нет-нет, — сказала я.
— Чего неткаешь? — спросила Фима, явно не понимая, в чем дело. В этот момент я услышала надсадный кашель Толика, побежала в прихожую, чтобы распахнуть ему дверь. Леха в своей комнате победосносно замычал.
Губа у Толика была разбита, он то и дело слизывал кровь, и вообще выглядел еще более помятым, чем обычно, в руках он держал тяжелые сумки.