— Толик…
— Да все в поряде. Подрался с алкашом одним. Обошлось без мокрухи, по счастью.
Толик прошел на кухню.
— О, тут наливают!
Он бросил сумки, взял бутылку и отпил водки прямо из горла. Затем Толик сплюнул бычок в пакет и закурил новую сигарету.
— Фимася, как Риточка тебе?
— Хорошая она девочка, — сказала Фима милостиво. — Отхватил себе невесту.
Я снова покраснела. Ох, Фима, не надо, не надо, хотя продолжайте, конечно.
Толик принялся раскладывать продукты. Пепел с сигареты он скидывал в горшок с засохшей фиалкой.
— Все, я похавать че-нить сварганю, а вы идите, Леху развлекайте, а то терпения у него нет.
Толик принялся за создание жареной картошки с рыбой, а мы с Фимой пошли к Лехе. Фима взяла с собой бутылку водки, а я, не сговариваясь с ней, наши чашки.
Далее все, будто в тумане. Помню, как говорила Фиме (а Фима гладила бедного своего сына по глупой голове и — так нежно).
— Я чувствую себя непонятой! Я в целом мире одна! Вот, сейчас, например, я чувствую себя такой чужой. Но не с вами, а просто, в целом, везде, где бы я ни была. У меня просто нет своего места.
Фима задумчиво кивала.
— Да-да-да, понимаю тебя, Маргариточка.
— Не понимаете, Фима, ведь никто не понимает!
Я прижала руку к сердцу, и меня затошнило. Я сказала:
— Я покажу вам на одном простом примере. У меня есть любимая песня. Знаете, какая? Она называется "Земляничные поляны навсегда". "Strawberry Fields Forever", понимаете? Там про такого же непонятного человека.
Я долго путалась в наушниках, потом долго прилаживала их к по-старчески вытянутым ушам Фимы, наконец, включила ей песню.
— Громче! — сказала Фима.
И я сделала погромче.
— Еще громче!
Мир сужался и расширялся, пульсировал, бился, как сердце. Меня теперь все время подташнивало. Я боялась остаться пьяной на всю жизнь.
— Слушайте, — сказала я. — Слышите?
— Слышу! — крикнула Фима, а потом один наушник отдала Лехе, он замычал.
— Там поется: никого нет на моем дереве, оно выше или ниже других. А еще: жить с закрытыми глазами легче, легко не видеть то, что вокруг тебя. Быть кем-то так сложно, но все идет как надо. Для меня это не имеет значения.
Фима мурлыкала в такт музыке, Леха притих.
— Понимаете? Это моя песня!
Они оба увлеченно слушали, когда песня закончилась, я отцепила наушники от мобильного.
Фима помолчала, глядя на меня сверкающими, неожиданно радостными глазами. Потом все-таки сказала:
— А нет у тебя такой песенки? На кассете? У меня, правда, приемника нету, но я бы ходила к соседям слушать. Так сердце на нее радуется, и Алешенька, вот, видишь, нравится ему. А мне так в душу запала, как будто во сне услышала.