— Да, — сказала я. — Она сновидная.
Я почесала шею (чесалась она ужасно) и добавила:
— Давайте-ка я вам отдам мобильный. Звонить вам, правда, все равно некуда. Будете использовать, как плеер. Там много хорошей музыки. Вас она порадует, и Алешу, может быть.
Глаза у Фимы так искрились, она была вдохновлена и искреннее рада, песня что-то пробудила в ней, мне непонятное.
И я стала учить Фиму пользоваться плеером, незаметно для себя показала пару игр на телефоне, вроде "змейки".
Пришел Толик, на груди у него в полутьме пронзительно поблескивал крестик. Я поглядела на его улыбку, на золотые клычки, и подумала — золото, мягкий металл, то, что клычки твои золотые, значит, что ты добрый и ласковый теперь?
— Че, бабоньки, хорошие уже? — спросил он.
— Я люблю тебя, Толя, — сказала я.
— А уж я-то тебя как люблю, моя ты родная, — ответил он игриво, потом сказал:
— Пошли-ка Леху выгуливать, он с вами умаялся.
Фима включила "Земляничные поля навсегда" на всю громкость и покачивала головой.
Толик засмеялся. Он легко взял Леху и посадил его в инвалидное кресло.
— Пошли до сортира с тобой дойдем. Ритка, я в коридоре будут ждать, заканчивай.
Я еще раз показала Фиме, как включать и выключать музыку, а потом оказалась почему-то в коридоре, лихорадочно обувалась, красная и жаркая. Толик покачивал Леху в коляске, чтобы ему не было скучно.
— Во ты мне как раз поможешь, а то гемор такой спускать его.
И вправду, гемор. Лифта не было, так что мы тащили его по лестнице, Толик катил коляску, а мне приходилось придерживать Леху, чтобы он не упал. Леха глядел на меня, качал головой в такт переливам блесток на моем лице.
Иногда он говорил:
— Ууууу!
А я подумала, что он уже не кажется мне таким уродливым и страшным, как в начале.
Когда мы с Толиком вышли из подъезда, я вся была потная, кроме того, я не вполне корректно вписалась в дверь и больно ударилась плечом. Толик походя растер мне его, сказал:
— Осторожнее, алкашка мелкая.
В голове у меня играли Битлы, и я пела:
— Strawberry fields foreve-e-e-e-er! — тянула и тянула. Толик смеялся, Леха ухал и всплескивал руками, ему нравилось.
Вдруг я сказала:
— Толик, знаю, почему вы хотели показать мне Фиму. Вы хотели показать мне, как возвышается человек страданием! Какая она жертвенная, какая достойная личность!
Но Толик только заржал.
— Слыхал, Леха? Жертвенная личность достойная. Это мамка твоя! Твою мать, жертвенную и достойную личность!
— Прекратите ерничать, Толик, вы все поняли.
— Я-то все понял, это ты ниче не поняла, ни рожна просто!
— Но ведь она от него не отказалась!