— Пятьдесят лет, — сказала я. — Ума нет.
Толик засмеялся.
А Фима в квартире, ужасно и приятно пахнущей рыбой и жареной картошкой, все слушала песню про земляничные поля, которые навсегда.
Она открыла нам дверь, покачивая головой, с радостной улыбкой на лице, которая обнажила отсутствие большей половины зубов.
Толик расшнуровал Лехины кроссовки, снял их с него, сгрузил Леху на кровать, а я помогла Фиме расставить серые от времени тарелки в тонких черных трещинках.
— Рита, бл…
Он прокашлялся.
— Короче, мы опаздываем, шевелись давай!
Секунда, и он в прихожей, влезает в свои бело-зеленые кроссовки.
Так мы и не поели, что хорошо, потому что от запаха рыбы меня снова начало тошнить.
Напоследок Фима поцеловала меня в лоб и пожелала мне счастья.
Уже у подъезда я обнаружила в кармане последнюю вафельку.
Отдала ее вечно голодному Толику.
Глава 5. Какие люди достойны счастья?
— Толик, — сказала я. — Вы — социальный работник.
Он засмеялся, хлопнул меня по плечу.
— Ну-ну. У меня и опыт есть, ваще-то. Я когда в Москве ныкался поначалу бомжевал беспонтово, у людей то-се отжимал, ну, я рассказывал, да? Жил тупо на улице. Тут, короче, к зиме решать надо было. Нашел родственницу одну в Пущино, Подмосковье это, такой наукоград. А она от рака кончалась, ну, я о ней заботился в надежде, что потом квартирку, что ли, отпишет. Сдохла, короче, я ни при чем, до последнего дня, как обещал, честно. Ну и заявилась внучка ее, которую бабуся (бабки моей сестра двоюродная) годков двадцать не видела. Сука эта давай права качать, типа вас тут не стояло. Ну, я разозлился, кинулся на нее, душить стал, все такое. В итоге, не додушил, остыл, она вырубилась только. Ну, отпинал ее и свалил в ночь, опять же. А опыт остался. Ухода за больными, я в виду имею.
— А, — сказала я. — Понятно.
Легкость, с которой Толик говорил обо всех этих чудовищных вещах меня поражала. Просто жизнь, какая есть, точно так же он мог рассказать мне о том, как в кино ходил, когда ему было четырнадцать — с той же интонацией, с той же воздушной пустотой ушедшего.
Мне стало неловко и жалко его, как Леху, разве что Толик был инвалидом совсем другого толка.
— Но все-таки разве Фима не заслужила помощи? — спросила я. — Разве не из-за этого вы?
— Не, — сказал он. — Мне пох это, хорошие ли они люди, какие выборы в жизни делали. Это все дело десятое. Просто, ну, сошлись с ней, поболтали. Это ща к ней сердце легло, а изначально судьба была такая. Поняла? Запускаешь руку и вслепую вытаскиваешь че-то там. Фишку с номером.
— Ладно, — сказала я, ощущая, что вообще ничего не понимаю. — А куда мы идем теперь?