Толик поймал меня, нас с ним только чуть толкнуло назад инерцией. Я нащупала ногами пол, Толик положил голову мне на плечо.
— Ты как? — спросил он.
— Нормально? — сказала я слабым-слабым, странным голосом.
— Фашистка, — сказал Толик. — И ты фашистка, Натаха. Эльза, мать твою, Кох.
Толик взял у меня дезодорант, обрызгал Натаху и сказал:
— Все, ходу отсюда. В деревню, в глушь, в Саратов!
Он ткнул пальцем в Натаху.
— А ты, если думаешь, что сюда я больше не ездок, обломайся!
Натаха вдруг оскалилась, и мне показалось, что она его укусит. А Натаха неожиданно обняла руку Толика, как маленькая девочка — игрушку.
Толик погладил ее по голове.
— Дура ты.
— А дед в порядке?
— Не поила его сегодня и не кормила. Ну, дед-то не пожалуется, но я так думаю. Внучка еще. Внучки эти, мать их.
И мы ушли из этой квартиры, оставив Натаху на кухне. Толик закрыл дверь на ключ, а ключ сунул под коврик. Все лучше, чем ничего.
Уже за закрытой дверью услышали мы плач Натахи, а невидимый дед так и остался невидимым.
Я и представить себе не могла, сколько сейчас времени. У Толика часов тоже не было.
Мы вышли во двор, и я спросила:
— А она заслуживает счастья?
Почему-то это был очень важный вопрос.
— Да, — сказал Толик. — Конечно. Заслуживает. Она бедная маленькая девочка.
Натахе было под сорокет, судя по всему. Может, меньше, но вряд ли как маленькой девочке.
— Все остальные такие хорошие, — сказала я.
— Одна Натаха плохая. Натаха — сама Сатана, — засмеялся Толик. — Слушай, я опять хавать хочу, пошли на рынок забежим.
И я подумала: как странно, я тоже хочу есть. И что я ела жареные макароны с кетчупом, несмотря на то, что в темноте, но прямо передо мной, было лицо Вована.
И сейчас после мерзейшей квартиры Натахи и ее невидимого деда, голод все равно зудел в животе.
На рынке все уже было закрыто, только какая-то обрюзгшая, невероятно усталая тетька из закрывающегося ларька продала нам две сосиски в тесте, а затем сразу выключила свет и вышла закрывать палатку.
Мы пошли есть во дворы. Скамейка (плешиво-синяя и блестящая в темноте от капель воды) была мокрая, поэтому Толик сел на ее спинку, положив ноги на сиденье. Я, недолго думая, последовала его примеру.
Ели мы молча, Толик запивал водкой, как водой, а я давилась всухомятку.
Состояние у меня было такое, словно я заболеваю. В носу свербило, все тело ломило. Я даже подумала, что у меня похмелье.
Но все оказалось проще, я расплакалась.
Толик сказал:
— Ну-ну, Ритуля, ща домой поедем с тобой. Мамка с папкой твои, небось, там с катушек слетели.
Я разрыдалась только сильнее.