Вместо этого, подняв сумочку, я осторожно коснулся худенького плеча.
— Уйдите! — жалобно всхлипнула девушка.
Я молча развернул её лицом к себе. Грубо развернул, откровенно говоря, может и не следовало так. Помню, как в ту, самую первую минуту она показалась мне некрасивой. Впрочем, слёзы и горе никого не красят. Округлое, раскрасневшееся от плача «крестьянское» лицо, спутавшиеся чёрные волосы над высоким лбом — кудрявый лён… Несколько минут мы молча смотрели друг на друга — а потом она ткнулась мне в грудь и разрыдалась уже по-настоящему. Я гладил её по волосам, то и дело повторяя: «Ну что вы… в самом деле… пожалуйста, не надо…», одновременно пытаясь сообразить, что же мне теперь со всем этим делать?
Полуобняв, я повёл её вниз — в маленькое грязное кафе на пристани, продуваемое всеми речными ветрами, с хмурой толстой тёткой за стойкой. Зато здесь были столики на двоих и здесь, на наше счастье, никого кроме нас не было.
Здесь мы и сидели, причём довольно долго, потому что сначала она очень долго плакала. Затем деликатно высмаркивалась, смотрелась в зеркальце и причёсывалась — приводила себя в порядок. Долго извинялась, сообразив, что перед ней — совершенно незнакомый человек. Снова плакала, рассказывая незамысловатую историю девушки из провинции, приехавшую поступать в Университет. Я сидел, слушал… Ну и наивное вы, девушка, существо. Разумеется, мы, мужчины — не ангелы. Но и вам так подставляться тоже глупо. Это кто же такого ребёнка одного через полстраны отправляет? Знакомых бы каких-нибудь нашли…
Был уже вечер, когда мы гуляли по набережной. Её сумочка была у меня в руке, а другой я крепко сжимал тоненькие пальчики. Сверху нас прикрывал косогор, внизу несла волжские воды Москва-река, время от времени захлёстывая набережную, если мимо проносился скоростной катер. Проплывали кораблики — на одном играла музыка, на палубе кружились в танце пары. Полина уже не плакала, но иногда подносила к глазам мой носовой платок.
— Спасибо вам, Анатолий! — наконец, сказала она. — Большое вам спасибо, но я пойду…
— Куда? Обратно в общежитие?..
Она улыбнулась. Улыбка была кислой и вымученной.
— Я понимаю, но… Понимаете, мне просто больше некуда идти. Ещё раз большое спасибо за всё…
На самом деле всё было не так уж плохо. Можно было обратиться к моей последней квартирной хозяйке, за известную плату готовую приютить заплутавшую в жизни студентку. Можно было бы позвонить родителям, отношения с которыми только начали налаживаться. Можно было обратиться к кое-кому из друзей. Словом, вариантов было несколько, пусть сложных и многоходовых, и я сам не знаю, как эти слова сорвались с моих губ: