Осень женщины. Голубая герцогиня (Бурже, Прево) - страница 127

- Как вы его любите! - грустно произнес Эскье.

Она ответила глухим голосом:

- Да… я его обожаю. Видите ли, он во мне, как моя собственная кровь… и если его отнимут у меня, я умру.

- Если его отнимут, да. Но, нет, если вы сами откажетесь от него, друг мой.

- Отказаться от него? Ах! Вы совсем не понимаете сердечных дел. Вы не знаете их… Если б вы знали только, что значит любить безнадежною любовью, как я люблю Мориса! Но вы не знаете этого! Вы не знаете этого! Ваша жизнь была совсем простая… о, она была безукоризненна, но в ней не было приключений… Да, я знаю, вначале траур… Но вы не любили вашу жену так, как я люблю Мориса… Вы никогда не испытали, что значит всецело слиться мысленно с другим существом и говорить себе, что у вас могут его отнять и что придется жить после этого несчастья! Вы не знаете этого!

Эскье смотрел ей прямо в лицо.

- Нет, - сказал он, - я это знаю.

Жюли спросила с удивлением:

- Что вы хотите сказать?

- Я говорю, что я любил кого-то в жизни помыслами ума и сердца и я говорю это не о моей жене. Этого никогда не знали… никто, никто. И однако я жил. Вот видите.

«Раз он это говорит, то это правда, - подумала Жюли. - Но кто эта женщина? Ведь я уже почти двадцать лет знаю его…»

Она спросила:

- Я знала эту женщину?

- Не будем говорить о ней, - ответил Эскье. - Клянусь вам, что я хотел умереть прежде, чем она узнает об этом… потому что она никогда не о чем не догадывалась… Не будем говорить о ней, прошу вас.

Его голос прервался от внутреннего рыдания. Он отодвинулся, чтоб дать себе время прийти в себя. Машинально он нажал пуговку электричества. Две лампы по углам комнаты погасли. Мягкая полутьма разлилась по комнате, где они находились.

Но он почувствовал обвивающие его руки. Голова Жюли склонилась на его плечо.

- Жан!… - пролепетала она, - простите меня! Насколько вы достойнее меня!… Как! Вы уже страдали… из-за меня?

- О! - произнес он. - Теперь, вы видите, все это умерло в прошлом, и если я еще и грущу, то я уже не страдаю. Я искалеченный жизнью человек, но не больной… Знайте только, что если я сейчас просил у вас большой жертвы, то я знал цену того, что просил.

- Жан!

- Успокойтесь. Я вам больше ничего не скажу. Я вас больше ни о чем не прошу. То, в чем я признался вам, отнимает у меня право на это. Теперь этот вопрос поставлен между вами и вашей совестью. Если хотите, - просто прибавил он, - то мы будем обедать врозь сегодня вечером.

- Да, - произнесла Жюли.

На площадке они расстались; их взгляды избегали друг друга.

- До завтра, мой друг.

- До завтра!

IV

Когда Жюли оставила Мориса во Франкфурте, когда поезд стал удаляться, молодой человек почувствовал выступившие на глаза слезы; он был грустен в продолжении нескольких часов. Но это была приятная грусть, полезные слезы, при сознании своей нежности и любви… В тот же вечер он приехал в Лейпциг; он присутствовал на представлении «Фауста»; более освоившись с языком, он уже испытывал то особое удовольствие, которое свойственно развитым путешественникам за границей: что-то вроде обновления своей личности, встряхивания от скуки, овладевающей нами в нашей стране. Опера окончилась около десяти часов, он прошелся немножко по пустующим улицам и вернулся в гостиницу. Пробило одиннадцать.