Он едва поднял глаза, когда вошел Домье в сопровождении Жюли. Доктор приблизился, некоторое время наблюдал сон больной, становившийся нервным и беспокойным. Он наклонил свое ухо к полуоткрытому рту, откуда виднелись синеватые зубы.
- Ну что? - тревожно спросил Эскье.
Домье знаком ответил, что нет ничего ненормального.
В эту минуту Клара открыла глаза и, увидя окружающих, слегка покраснела, как будто эти устремленные на нее глаза могли прочесть тайну ее грез.
- Как вы себя чувствуете, мое дорогое дитя? - спросил доктор.
Она прошептала несколько слов, из которых можно было понять только:
- Слаба!…
Домье приоткрыл сорочку на бледной шее; она была так худа, что казалась шеей девочки. И эта нежность хрупкого горла вызывала банальное сравнение; это был цветок, склоненный на слишком тонкой ветке, неспособной его удержать.
Жюли переводила глаза с изнуренного лица Клары на испуганное лицо Эскье, потом на бесстрастное лицо доктора. Она чувствовала, что все они единодушно возмущены против нее. Она уже не пыталась более уверять себя, что не виновата в этой болезни; она была убеждена, что это она причина всего, и сердце ее мучительно ныло при этом сознании. Ее поддерживала только ее все еще сильная глубокая любовь.
Домье приподнял на подушку голову молодой девушки.
- Все идет прекрасно, - произнес он тем беззвучным голосом, который не выдавал его искренней мысли, который не мог ни успокоить, ни огорчить. - Надо дать хорошенько отдохнуть нашей маленькой больной и не тревожить ее сна. До завтра, моя дорогая девочка, - прибавил он, пожимая кончики пальцев молодой девушки. - До завтра, или может быть до сегодня вечером, так как у меня есть больной на улице Ампер, очень близко отсюда; я буду там около пяти часов.
Он направился к двери; Жюли и Эскье следовали за ним до площадки, добиваясь от него услыхать что-нибудь ободряющее. Не вполне притворив дверь, чтобы Клара могла слышать, Домье сказал:
- Все идет прекрасно. Еще несколько дней ухода и если улучшение будет продолжаться, то она скоро встанет.
- Значит, она выздоравливает? - настаивал отец.
- Да, выздоравливает. Возвращайтесь к ней. Ее не надо оставлять одну.
Оставшись снова вдвоем с Жюли, Домье произнес:
- Вы можете пожертвовать мне свободную минутку, милая барыня?
Эти простые слова взволновали ее. Предчувствие предсказывало ей в них угрозу.
Домье повторил:
- Вы не свободны?
- Нет, спустимся, - пролепетала она.
Она шла за ним до моховой гостиной в таком волнении, что тотчас же должна была сесть. Она нашла в себе сил произнести:
- Право… Кларе кажется лучше… неправда ли? Домье остановился перед нею.