Эскье взял руку Жюли.
- Мой бедный друг! Вы были достойны удивления! Ни на одну минуту вы не ослабели. Вы святая женщина!
Это была правда. Во время последних мучительных недель храбрость ни разу не изменила ей. Она даже сумела убедить Клару и Мориса, что ее горе утихает и что она, пожертвовавшая всем, начинает забывать. Она все время держалась в стороне, сидела в комнате Антуана Сюржер, давая такую свободу обрученным, как мужу и жене.
- Вы святая! - повторил Эскье.
- Нет, - сказала она. - Я просто старая, рассудительная женщина. Взгляните, у меня уже седые волосы.
Она показала на длинную прядь седых, совеем седых волос в своей прическе… Эскье опустил голову.
- Это не годы….. - сказал он. - Это агония вашего сердца, мой бедный друг. Вы очень красивы, также красивы, как в то время…
Он не докончил, но она его поняла и была тронута этим воспоминанием минувшей любви. Эскье продолжал, как бы говоря с самим собою:
- Почему мы так страдаем, когда любим без взаимности или любим дольше, чем нас любят?
И затем, помолчав, он прибавил:
- Хоть бы эти дети всегда были счастливы!
- О, да!… - произнесла Жюли.
Они были искренни. После окончательного отречения от личного счастья, они желали, чтоб их жертва, по крайней мере, составила счастье других.
Что нужно теперь им самим? Их долг был выполнен. Судьба отняла у них любовь и земные радости. Они вместе возвращались в опустевший дом, где она потеряла любовника, он - ребенка.
Они не возмущались, они покорились. В их обоюдном молчании таилась одна и та же мысль, одно и то же видение. Остаток их жизненного пути представлялся им как длинная прямая дорога, без приключений, но зато пустынная, без оазиса, без пейзажа.
И оба признавались себе, что по этой дороге им придется идти долго-долго, до самой смерти!