Он был ее ребенком и вместе повелителем, чем-то страшным и слабым, она чувствовала потребность обожать и защищать. Она любовалась им и находила его красивым. При полном освещении ламп с двойным пламенем он казался старше чем сейчас, в полутемноте лестницы, старше даже своих двадцати пяти лет. Его волосы, длинные на висках, редели на темени; от самого лба шел косой пробор. Сквозь бледные губы виднелся ряд белых зубов с золотой пломбой. Это было одно из тех молодых лиц, которые от малейшей неприятности или какого-либо излишества в одну ночь стареют на десять лет.
Когда у него, как сегодня, были « расстроены нервы», он нападал на Клару, смеялся над ее туалетом, над ее работами, над тем, чему ее учили в монастыре, к которому он относился с презрением; он умел в каждой фразе, произносимой ею, найти что-нибудь ребяческое или смешное. Клара не сердилась, не возмущалась этими нападками, она просто не отвечала на них и заряды Мориса пропали даром. Иногда, однако, она краснела и заметно было, что она старается скрыть свою грусть. Тогда Эскье целовал ее и говорил:
- Не огорчайся из-за этого молодца, малютка моя. Ты гораздо лучше его, а главное у тебя гораздо больше последовательности в мыслях.
Но сегодня беспокойство Мориса отбило у него даже охоту к шуткам. Он догадывался, что что-то серьезное произошло в это утро; какое-то препятствие возникало между ним и Жюли.
Он стал размышлять. Жюли настаивала на том, чтоб он не сопровождал ее, и настояла на своем, хотя обыкновенно хотела единственно того, чего он хотел. Куда это она могла ездить, чтоб ему нельзя было сопровождать ее? На свидание? Он улыбнулся невероятности этой мысли.
«На свидание! О, нет, бедняжка… Или может быть именно на свидание, но на такое, которое она считает позволительным… на свидание со священником, с исповедником… Несомненно, она у него-то и была!»
Да… Это так. Накануне он имел неосторожность смутить ее в первый раз поцелуем в губы. Конечно, этот поцелуй показался ей греховным и она сейчас же побежала к исповеднику. Морис припомнил лицо аббата Гюгэ, которого видел два раза за этим самым столом. Жюли с удовольствием говорила о нем. Какое ему дело теперь до их любви, по какому праву вмешивается в их отношения этот посторонний человек? Одну минуту он его ненавидел той стремительной ненавистью нервных людей, которая иногда доводит их до преступления. Затем он успокоился:
«Аббат у себя в монастыре, а я около нее. Посмотрим, чья возьмет»…
Обед кончился. Перешли, как всегда, в моховую гостиную. Со времени осложнения болезни Антуана Сюржера, Жюли не выезжала по вечерам ни в гости, ни в театр; Эскье принимал только самые необходимые приглашения. Морис по выздоровлении охотно проводил эти вечера в семье, тем более, что всегда оканчивал их вдвоем с Жюли; Эскье рано уходил к себе, а Сюржер засыпал или притворялся спящим лежа, неподвижно с закрытыми глазами в своем кресле, в то время как Хело крепко спала около него.