Ее тонкие черты были слишком мелки для перспективы сцены. Ее большой, несколько выпуклый лоб, казалось, был полон грез. Благодаря удлиненному овалу лица, улыбка ее играла на щечках. Ее прямой, несколько укороченный нос придавал благородство ее профилю. Ее пухлые губки, несколько опущенные в углах, говорили о грусти и вместе с тем о чувственности, сладострастии и горечи. Даже и гримировка придавала ее красоте особую прелесть, для меня удивительно трогательную этой смесью естественного с искусственным. Под краской румян угадывался румянец щек, под углем - бахрома длинных ресниц, свежий пурпур губ - под кармином, совершенно так же, как в ее манере изображать на сцене то или другое лицо сквозила, или казалось, что сквозит, настоящая женщина, искренняя и нежная. Одним словом, она произвела на меня такое сильное впечатление, что Жак это заметил и, смеясь, сказал:
- Это называется влюбиться с места. Ты поражен, как молнией. Впрочем, вы способны понимать друг друга, - продолжал он, - у нее также мало трезвого взгляда на жизнь, как и у тебя… Ваши высокие души сольются, как говорил Сен-Симон, о ком бишь, о Фенелоне, кажется, и о г-же Гюйон. А теперь обернись и посмотри - не подавая виду - в бинокль в четвертую ложу первого яруса с левой стороны. Видишь ты женщину всю в белом, опахивающуюся веером из оборок белой шелковой кисеи - ее собственное изобретение? Это г-жа де Бонниве. Как ты ее находишь? Не правда ли интересно играть в любовь и случай, имея партнерами такие два прелестных создания?… Я смотрел с указанной предосторожностью в ту сторону, куда мне указывал Жак, и скоро в поле зрения моего бинокля показалась светская соперница Камиллы Фавье, представительница богемы. Дерзость того самомнения, которым щеголял мой приятель, стала мне более чем понятна при виде красоты этой изящной женщины, кокетничавшей с ним так, как он рассказывал, и, по всей вероятности, даже более. Я знал его за слишком смелого человека, чтобы не предположить, что он должен был быстро переходить от одной вольности к другой. Если Камилла, несмотря на румяна и мушки, напоминала наиболее нежных Психей и Галатей прерафаэлитов, то г-жа Бонниве со своим несколько горбатым носиком, своевольным подбородком, тонкой линией щек, тонким надменным ртом представляла такой тип красоты, которая могла бы претендовать на еще более аристократическое происхождение, чем от знаменитого коннетабля.
Каким образом, происходя из мещанской семьи, - после я узнал, что по отцу она была Тараваль, - могла она напоминать одну из тех принцесс, которых так любил изображать Ван-Дейк, этот несовершенный мастер, которому, однако, не было равного по части умения отметить расу, атавизм непобедимой гордости и геройской энергии, скрытой под нежностью женской грации? Привычка к богатству в течение трех-четырех поколений порождает подобные миражи. Можно с уверенностью сказать, что художник, написавший божественную маркизу Паолу Бриньоле, никогда не мог бы найти более подходящей модели для творения своего гения. Только его кисть могла бы передать особый блеск этого цвета лица, матовая бледность которого не была следствием малокровия (красные губы ясно указывали на это), оттенок волос очень светлых и светлевших еще более при освещении. Достаточно было взглянуть, когда она оборачивалась профиль, на густые пряди ее золотисто-пепельных волос, скрученных на затылке, чтобы убедиться, что она отличается физической крепостью тех обманчиво-худеньких, которые при стройности сирен обладают желудком драгунского капитана. Бриды ее светло-лиловой шляпки не мешали догадываться о тонкой, немного длинной, но хорошо очерченной шее, так же как и перчатки, обрисовывавшие ее нервную руку с длинными, пожалуй даже слишком длинными пальцами, а при каждом движении в мягких складках ее корсажа из белого крепдешина вырисовывался ее молодой, изящный и пышный бюст. Но что в этом роскошном создании произвело на меня наибольшее впечатление, казалось, преследовало меня, эта были ее глаза, голубые, как и у актрисы, с тою только разницею, что голубой цвет глаз Камиллы Фавье неизбежно напоминал лепестки цветка какого-нибудь нежного и живого барвинка, тогда как глаза г-жи Бонниве имели в своей лазури блеск металла или драгоценного камня. Они с первого взгляда производили впечатление чего-то безжалостного, несмотря на всю их прелесть, жесткого и холодна-опасного в своем магнетизме. Это были такие глаза, какими обыкновенно представляешь себе глаза эльфов и русалок, читая северные легенды, такие глаза, что как-то нс верится, чтобы они когда-нибудь оросились настоящими горькими и жгучими слезами.