Случаю было угодно, чтобы на этот раз в обществе Жака Молана, я, терзавшийся целый день сознанием своего бессилия, окончательно излечился от стремления к мощи. В ту минуту, как мы постучались в дверь, над которой стояло имя м-ль Фавье, мы услышали следующий разговор двух господ в сюртуках и цилиндрах, бритые лица которых с синеватыми щеками тем не менее обличали актеров этой или, может быть, и другой какой труппы:
- Я был нехорош в тот вечер в моей новой роли? - спрашивал один. - Скажи по правде…
- Да нет же, нет. Ты был хорош, - отвечал другой, - тебе не хватает только одного…
- Чего?
- Тебе следовало бы встать этак, хорошенько расставив ноги, уставиться этак в упор на публику да и крикнуть ей: «Знайте, стадо мерзавцев вы этакое, что я плевать на вас хочу»…
- Знаешь ли ты, что это животное высказало сейчас, правда, не совсем литературным языком, весь секрет успеха во всяком искусстве? - сказал мне рассмеявшись Жак Молан. - Между нами и так как мы с тобой в дружбе сегодня, тебе тоже несколько не хватает этого апломба. Если бы я тебя чаще видел, то развил бы его в тебе.
Он и не подозревал, говоря это, какого больного места моего художнического сознания касался так шутливо и вместе с тем так грубо, и я не ответил ему тем, что готово было сорваться с моих губ:
- Этот только указывает на низость и грубость успеха, больше ничего, и что художник, пользующийся им часто, простой шарлатан…
Он постучал в дверь уборной, оттуда послышался голос:
- Кто там? - не дожидаясь ответа, дверь отворилась и показалась Камилла Фавье с улыбкой счастья на хорошеньком личике, которая сменилась натянутым выражением, как только она увидела, что ее любовник не один.
- Ах, - сказала она почти сконфуженно, - я не знала, что вы приведете кого-нибудь; моя уборная в беспорядке.
- Ничего, - отвечал Жак, слегка толкая ее в глубину комнаты одной рукой, а другой вводя меня. - Этот господин не кто-нибудь, как вы предполагаете, моя крошка, Голубая Герцогиня. Этот господин мой приятель, очень старый приятель и к тому же художник, очень знаменитый художник, слышите. Все наши приятели знаменитые люди. Кланяйтесь… Он привык к беспорядку собственной мастерской. Итак, можете не беспокоится. Он просил у меня разрешения быть вам представленным, потому что давно желает написать ваш портрет. Он толкнул меня локтем, чтобы я не вздумал уличать его в этом маленьком отступлении от истины. Чуть было не забыл назвать вам его, г. Винцент Ла Круа. Не говорите ему, что вы знакомы с его произведениями. Он вам не поверит. Он почти ничего не выставляет и принадлежит к школе робких, предупреждаю вас… А теперь, когда первый шаг сделан, мы можем присесть.