Вот и все, и я сам направляюсь домой, при том же ясном и бледном свете луны, по пустынным тротуарам этого уголка Сен-Жерменского предместья, полного в этот час крадущимися кошками и бродячими собаками. Полицейские, совершающие свой обход, запоздавший извозчик, возвращающийся в Гренель, кучка забулдыг-художников; вышедших из какой-нибудь пивной бульвара Сен-Мишель - вот все, что свидетельствует о неугасшей еще жизни среди больших сонных отелей и монастырей с погашенными огнями, маленьких мещанских домиков, еще освещенных последним газовым рожком, и зловеще мрачных госпиталей. Этот квартал, действительно, составляет как бы уголок провинции в Париже, несмотря на свое соседство с многолюдными бульварами, точно так же, как тихая жизнь Камиллы около матери близко соприкасалась со страстною жизнью маленькой Фавье из Водевиля.
Мы употребили только три четверти часа на то, чтобы придти из театра домой тем неровным шагом, который приноравливался к медленности и быстроте ее признаний. Я употребил не меньше времени, - бой часов на церкви Сен-Франсуа Ксавье указал мне на это, - чтобы дойти до маленького отеля бульвара Инвалидов, где я живу, хотя до него совсем близко, если идти по улицам Русселе и Монсье ле Прэнс. Правда, я бесконечно долго бродил в одиночестве по пустынному кварталу, охваченный тревогою, насчет характера которой я почти не мог сомневаться. Внезапное ощущение внутреннего жара, бесконечное припоминание, повторение только что слышанных фраз, неотступность чарующей и вместе с тем страшащей мысли, как бы против воли поглощенной существом, которому накануне, даже в этот самый день, вы были совершенно чужды - кому из начинавших любить не приходилось испытывать этих предвестников большого безумия? Это дрожь, возвещавшая пагубную лихорадку, малярию души, которая еще опаснее обыкновенной и требует большого времени для излечения. Врачи ищут еще тот хинин, который сможет прекратить ее приступы! К тому же не думаешь, что болезнь будет так серьезна. Убеждаешь себя, что пересилишь ее, и рассуждаешь сам с собою так, как это делал я, возвращаясь домой около двух часов утра:
«Хорошенько высплюсь за ночь, и завтра все эта безумные мысли пройдут… К тому же это дитя - любовница товарища. Я себя знаю, одна мысль об их взаимных ласках помешает мне влюбиться в нее, если бы у меня и явилось подобное желание. А этого желания у меня не будет. Она показалась мне трогательной в ее настоящей жизни так же, как тронула меня в театре, как тронула бы в романе!… Одно воображение! Завтра я не буду и думать больше об этом, а если буду думать, то не стану больше видеться ни с ней, ни с Моланом… Вот и все».