«Пока Бонниве не увидит этих двух женщин лицом к лицу, это подозрение всегда может вернуться, а подозрение это, как апоплексия: от первого удара выздоравливают, а после второго никакие средства не помогают…»
Его теория была справедлива. Но в то время, как он излагал мне ее в виде заключения, я сам не мог думать ни о чем, кроме действительной драмы, о которой он мне сообщил. Мне кажется, я слышу еще свой возглас: «Ах, несчастная!…», когда он мне описывал Камиллу в передней квартиры, и г-жу Бонниве, слушавшую трезвон колокольчика и бледневшую от ужаса. Теперь я вполне сознаю, что этот рассказ Жака был с его стороны страшной неделикатностью, потому что ему пришлось начать его фразой. «Прежде всего скажу тебе всю правду: я любовник г-жи Бонниве». Но я уже тогда перестал удивляться цинизму моего приятеля.
Когда он кончил, несчастье этого приключения наполнило меня грустью, и я спросил его со слезами в голосе:
- И ты хочешь, чтобы после этого Камилла отправилась играть у этой женщины?…
- Это необходимо, - отвечал он, - и я рассчитываю на тебя, ты попросишь ее.
- Я! - вскричал я. - Да ты с ума сошел!
- Ничуть не бывало, - продолжал он. - Однако, это так просто. Слушая тебя, она будет думать только об опасности, которой я подвергался, и ответит тебе «да». Если я пойду сам, то, видя меня, она будет думать о моей неверности и ответит мне «нет». Это азбука ревности.
- А если она скажет мне «нет»? Ты, кажется, думаешь, что она нисколько на тебя не сердится!
- Конечно, нисколько, - отвечал он, улыбаясь своей противной улыбкой, - или я ничего не понимаю в человеческом сердце, а это, однако, моя способность, или же она меня никогда так сильно не любила, потому что я еще никогда не заставлял ее так сильно страдать!
- А если она мне не расскажет всей истории, которую ты мне передал, как же я приступлю к разговору?
- Она тебе ее расскажет. Наконец, начни первый. Признайся ей, что я рассказал тебе ее в порыве волнения и раскаяния. Тут не будет лжи: когда вчера в карете я смотрел на Камиллу, сидевшую в своем углу с глазами, уставившимися в одну точку, с экзальтированным выражением лица, я готов был отдать все, чтобы любить ее в эту минуту так, как она меня любила. А вот объясни-ка - я только и думал о той, другой. Я был сегодня у нее. Какая женщина, друг мой, и как опасность, словно удар бича, возбуждает ее!… Я застал ее с мужем после завтрака, и он оставил нас одних после четверти часа дружеской беседы, а это доказывает, что его подозрения несколько улеглись все-таки. Он не умеет скрывать, этот господин; в последние дни он едва протягивал мне руку. Впрочем, мы не злоупотребляли его любезностью и хорошо сделали, потому что я встретил его возвращавшимся домой, когда ушел двадцать минут спустя, чтобы проверить, как долго длился мой визит. Ровно столько, Боже мой, чтобы Анна могла сообщить мне два-три самых необходимых сведения. Ты восхищаешься мужеством Камиллы? Что же ты скажешь о присутствии духа этой великосветской женщины, которая во всяком случае рисковала чем-нибудь, своей жизнью, быть может, своей честью наверное, своим положением по меньшей мере, что составляет основы ее существования.