Он был ужасен в эту минуту, когда поразительным образом оправдывал обычные теории моего бедного Клода насчет той дикой ненависти, которая лежит в основе чисто чувственных отношений. Эта якобы любовь, в основе которой лежит жестокость, всегда возбуждала во мне такое отвращение, что я не мог жалеть Жака, хотя и чувствовал, что он несчастен настолько, насколько может быть несчастным. Кроме того, я ясно видел совершенную бесполезность той попытки, которую просил меня сделать отставленный любовник. Характер г-жи де Бонниве становился для меня вполне ясным. Я понимал, что, несмотря на свои претензии на умение хитрить, мой товарищ в сравнении с этой женщиной был тем, чем всегда будет даже самый испорченный из писателей перед настоящей злодейкой, безнравственность которой не является дилетантством, ребенком, несчастным фанфаронишкой в пороке, которого сразу раскусили и опутали. Безжалостная кокетка нашла удовольствие в том, чтобы разрушить счастье маленькой Фавье, удовольствие, которое эти существа, не способные чувствовать, находят в мучениях, причиняемых чувствам других. Она ясно читала в сердце Молана. Она действовала так, чтобы вонзить нож в самое больное место, и когда наступил желанный момент, она выгнала его, сделав свое дело, и с тем наслаждением, которое одно было ей доступно, наслаждением причинять страдания. А он, этот теоретик всех парижских безнравственностей, позволил произвести над собой этот маленький опыт, ничего не подозревая. Теперь он испытывал бессильную ярость относительно этой любовницы, которая играла им до тех пор, пока это угодно было ее деспотизму и ее скуке, а также ее нравственному садизму: это определение Молана было справедливо и подобная развращенность замечается во всех холодных женщинах, имеющих любовников. И она не оставила в его руках ни строчки, ей написанной, ни портрета, ничего, что могло бы доказать их связь. Нет, Молан не мог тягаться с ней, и если бы у меня не было других причин, я все же отказался бы сделать ту попытку, о которой он меня просил. Единственную услугу, которую следовало бы ему оказать, это было бы порвать его отношения к этой опасной женщине. Кроме того, заставить несчастную актрису снова принимать участие в этом деле, казалось мне так гадко, что я ответил ему, воспользовавшись его оскорбительным напоминанием о физическом обладании:
- Удовольствуйся этим удовлетворением твоего самолюбия: что касается другого, ты забываешь, каковы твои отношения с Камиллой…
- Как, - сказал он и прибавил следующую удивительную фразу, наиболее эгоистичную их всех, которые я от него слышал, - но раз я прощаю ей Турнада сегодняшней ночи!