«О чем они перешептываются? - подумал Морис. - Клара утешается. Все равно в этой игре барон должен быть неважным партнером».
Сам того не сознавая, он был несколько раздражен и смирялся перед необходимым:
«Ну, пусть жизнь вступает в свои права! Пусть совершится то, что неизбежно, а там посмотрим!»
Несмотря на эту неопределенность и колебания, он был возбужден надеждой на приближавшийся миг победы в любви.
«Я страдал, - думал он. - Жизнь меня не баловала, я пережил тяжелые испытания. И вот наступает возмездие!»
А вокруг него был бал во всем разгаре. Многие из приглашенных уже разъехались, но те, которые оставались, не были равнодушными зрителями; им доставляло удовольствие двигаться, обнимать в вальсе талии женщин, вести интригу. В этот поздний час, в этой нагретой атмосфере, пропитанной пылью и запахом живого тела, сам собою нарушался привычный контраст между человеческой страстью и общественной стыдливостью, по-видимому никто не замечал этой общей, согласной разнузданности.
Морис, покинув Фредера и Домье, удивлялся распущенности всей этой толпы. Кружившиеся пары так близко прижимались друг к другу, что женщина почти лежала в объятиях мужчины. Они отрывались друг от друга при последних звуках музыки и тотчас же переходили на почву светской любезности. Другие, сидя в стороне, разговаривали так тихо, что губы их не шевелились, но блеск их глаз говорил о многом… Достаточно было взглянуть на эти парочки, чтобы понять, что здесь происходит любовное свидание, что коротким словом назначался день, - а там отрывистый разговор - воспоминание прежних ласк, где слова и нескромные взгляды говорят красноречивее страстных движений.
И матери с чувством удовлетворения смотрели на эти apartes своих дочек с возбуждавшим их мужчиной; мужья спокойно играли в покер в соседних комнатах, подвергая своих жен на целую ночь атакам мужчин, и все эти люди воображали или прикидывались, что воображают, будто по окончании бала спокойствие и порядок вновь водворятся во взволнованных сердцах девушек и женщин, подобно тому, как утром будет стоять на своих местах мебель и висеть драпировки, сдвинутые и приподнятые в бальных залах.
Морис думал:
«Какое шутовство, какое тартюфство эта людская стыдливость! Только одна церковь разумна со своими светлыми, холодными, острыми, как кинжал, догматами… Это дозволено, то запрещено. Молодая женщина, молодая девушка не должны бывать на балах, потому что это расстраивает нервы. Вот глупость-то!… Церковь права».
Но размышления его были прерваны. Клара подходила к нему. В эту минуту образ Жюли так глубоко сидел в его душе, что он глядел на молодую девушку с безучастным любопытством.